— Как он умудрился ее подвинуть? — Джеймс подходит к изголовью кровати и смотрит на ковер. — Тут остались следы. Он тянул ее. Он за что-то ухватился и тащил ее на себя, пятясь задом. — Джеймс опускается на колени. — Он схватил ее снизу и приподнял. — Джеймс встает, меняет позицию, ложится на живот и заползает под кровать почти до пояса.
Я вижу, как вспыхивает фонарик.
Джеймс выползает из-под кровати и улыбается:
— Там нет следов порошка для снятия отпечатков пальцев.
Мы смотрим друг на друга. Я скрещиваю пальцы. Не сомневаюсь, что Джеймс поступает так же.
Преступник ошибается, полагая, будто в латексных перчатках не оставляет отпечатки пальцев. Эти перчатки настолько плотно облегают руки, что повторяют папиллярные линии. Они, по сути, становятся второй кожей. Для хирурга это хорошо: сохраняется тактильная чувствительность. Для преступника — не очень: если он в таких перчатках коснется какого-нибудь предмета, то не исключено, что на предмете появится след, пригодный для идентификации.
Кровать Энни сделана из дерева. Логично допустить, что убийца отметился. Хотя и работал в перчатках.
Вероятность небольшая. Но все лучше, чем ничего.
— Молодец, — говорю я.
— Спасибо.
«Смазка и шарикоподшипники», — думаю я. Только на месте преступления Джеймс ведет себя нормально.
Мы с Джеймсом прибыли на станцию одновременно, по расписанию. Мы видим его, видим Энни и боковым зрением видим Бонни. Мы ощущаем запах отчаяния. Темный поезд набирает скорость, мы едем в нем, наши билеты прокомпостированы.
— Давай теперь еще раз посмотрим видео, — говорит Джеймс.
Я щелкаю мышкой, и мы смотрим смонтированный кусок. Он танцует, он режет, он насилует.