– Но откуда вам знать, что этот один и тот же человек…
– У нас в Эдинбурге не каждый год случается серия убийств и похищений взрослых женщин. Статистическая вероятность того, что это совпадение, крайне низка. Насколько я помню, вы и сами ссылались на этот довод на более ранней стадии расследования.
– Мне надо только разослать ориентировку. Ответы я буду обрабатывать сама. Вашей команде не придется этим заниматься.
– Хорошо, – рявкнула Овербек. – Оставайтесь здесь и обрабатывайте ответы на ориентировку. Барда, вы поедете с нами.
– Конечно, – сказала Конни, достав из кармана черновик ориентировки.
Айлша Лэмберт прошла мимо нее, похлопав ее по плечу и приветливо улыбнувшись.
– Хорошая работа, – заметила она. – Это уже прогресс.
– Слишком поздно, коль скоро похищена еще одна женщина, – ответила Конни. – Если ему понадобилась другая женщина, это может означать только одно – Элспит мертва.
– Это еще не известно. Не теряйте надежды, – возразила Айлша.
– Боюсь, я скорее прагматик, чем оптимистка, – грустно улыбнулась Конни.
– Тогда направьте свой прагматизм на получение результатов, – ободрила ее Айлша. – Надо спасать жизни людей.
Конни посмотрела на свои часы:
– Сейчас два ночи. Кто, черт возьми, выносит мусор в столь поздний час?
Глава 34
Элспит дышала с трудом, это напоминало звук проколотой велосипедной шины. Ее рука тоже была не в лучшей форме, и хотя Фергюс, вероятно, и смог бы вправить ее вывих, зачем утруждаться? Теперь, когда она страдает от боли и может пользоваться только одной рукой, справиться с ней будет намного легче. И с Мэгги тоже. В настоящий момент они лежали, связанные вместе, на полу его спальни, а сам он отдыхал на кухне. Борьба утомила его, и он пытался поймать смутное воспоминание, которое зашевелилось в его мозгу, когда он душил Элспит. Он почувствовал его, когда затягивал шнур. Это было не совсем удовольствие, скорее это было чувство узнавания, понимания, что к чему, осознания собственного мастерства. Фергюс обернул шнур вокруг шеи Элспит трижды, чтобы сплющить трахею, а не просто разрезать плоть. И при этом знал, что женщина будет тратить силы на то, чтобы освободиться от петли, а не на попытки его атаковать. Впечатление было такое, словно он проживал все это заново, хотя он не мог понять, откуда ему это известно. И у него было ощущение завершенности, американцы назвали бы это завершением гештальта. Конни Вулвайн должна знать, что это значит.
Фергюс услышал в своей голове ее голос с необычным выговором и приятной хрипотцой. Жаль, что он не смог побывать в Америке, когда еще был жив. Теперь разложение его тела уже зашло слишком далеко. Возможно, именно поэтому во время борьбы ему так захотелось пить. Его клетки начинали терять жидкость и поддаваться натиску бактерий, которые в конце концов не оставят от него ничего, кроме костей и волос. Фергюс уже начинал распухать и смердеть. Между пальцами его ног появился зеленый мох, а ногти на руках мало-помалу чернели. Вчера вечером у него выпали еще два зуба. Он помог им, подергал – мысль о том, что он проглотит их во сне, вызывала у него гадливость, – но они выпали из десны без кровотечения. Ясное дело, как у него может идти кровь, если его сердце не бьется?
Эта девчонка была сущим наказанием. Вот змееныш. Элспит не единственное его разочарование. А ведь Фергюсу казалось, что он сделал такой хороший выбор. Девочка, которая чувствовала себя несчастной у себя дома, должна радоваться, получив новую, любящую семью. Однако она с самого начала только и делала, что жаловалась и ныла. Гребаная Эмили. Почему от десятилетней малявки куда больше хлопот, чем от взрослой женщины? Фергюсу пришлось наказывать ее много раз, показывая ей, кто тут хозяин, с помощью ботинка, которым он бил ее по попе.
Нет, тут что-то не так. У Эмили были светлые волосы. Она была милой и смешливой и пряталась в лесу от своего брата. Он помнил, как бросил ее маленькие розовые кроссовки в озеро Линлитгоу-лох после того, как положил ее в багажник своей машины. Эмили – это единственный случай, когда он действовал спонтанно. Первый и последний.
Фергюс попытался вспомнить, какого цвета волосы у той девчонки, которая связанной лежала в его спальне, но ее черты и цвет ее волос то и дело менялись в его голове.
– Эта девчонка – чудовище, – сказал он себе. – Она обманула меня. Она поменяла свое лицо.