– Я Брутен Трана, Тисте Эдур из…
– Да, да. Из империи Увечного Бога. То есть одной из них. Император в цепях, народ под ярмом… – Хозяин бросил быстрый взгляд за плечо, указал направо. – Но не летерийцы, а Вы, Эдур, попали в особенно крепкое ярмо.
– Ярмо монеты.
– Хорошо сказано. И точно.
Они остановились перед дверью в закругляющейся стене.
– Ведет в башню, – сказал Трана. – Там я впервые заметил ваш свет.
– Верно. К сожалению, только одна комната может вместить мою гостью. О, – шагнул он ближе, – прежде чем войти, я должен предупредить тебя кое о чем. Моя гостья имеет некую слабость… но кто их не имеет? Во всяком случае, именно мне приходится… гм… ублажать эту слабость. Скоро всё кончится, ведь всё на свете имеет конец… но не сейчас. Поэтому ты не должен отвлекать гостью. Этим уже занимаюсь я. Ты понимаешь?
– Может, мне лучше не входить?
– Чепуха. И еще, Брутен Трана. Не говори о драконах. Никаких драконов, понятно?
Тисте Эдур дернул плечом: – Мне и в голову не приходила подобная тема для беседы…
– О, в некотором смысле ты постоянно обдумываешь эту тему. Дух Эмурланиса. Скабандари. Отец Тень. Он висит над тобой, словно призрак. Как и над всеми Тисте Эдур. Понимаешь, это деликатная тема. Весьма деликатная, особенно для моей гостьи. Я полагаюсь на твое благоразумие. Иначе случится неприятность. Скорее катастрофа.
– Сделаю, что в моих силах, господин. Момент! Как ваше имя?
Мужчина коснулся защелки. – Мое имя утаено от всех, Брутен Трана. Лучше называть меня одним из титулов. Летерийский подойдет. Зови меня Костяшки.
Он поднял защелку и открыл дверь.
Круглая комната была очень велика – слишком велика для скромной башни, которую Трана видел снаружи. Потолок терялся в сумраке – если вообще существовал. До противоположной стены было не менее пятидесяти шагов. Пол выложен плитами. Едва Костяшки вошел внутрь, лампа засветилась ярче, разгоняя тени. Напротив них у стены было возвышение, заваленное подушками, шкурами и шелковыми одеялами. На них, склонившись и уперев руки в бедра, восседала великанша из породы огров или других подобных демонов. Она была наделена столь же бледной кожей, как и Костяшки: но под кожей находились широкие кости и плотные мышцы. Свесившиеся над коленями руки были чрезмерно большими даже по сравнению с неуклюжим телом. Длинные волосы беспорядочно висели по сторонам грубого лица. Даже при свете лампы глаза едва виднелись на дне глубоких орбит.
– Моя гостья, – промурлыкал Костяшки. – Килмандарос. Уверяю тебя, Брутен Трана, она очень любезна. Когда… отвлечена. Идем. Она рада встрече.
Они подошли, рождая гулкое эхо. Костяшки направился к низкому мраморному столу, на котором виднелась пыльная бутылка. – Любимая, – позвал он Килмандарос, – погляди, кого привел Дом!
– Выдай ему еду и вино, потом отошли восвояси, – прорычала великанша. – Я уже на пути к решению, ты, жалкий щенок.
Брутен Трана уже заметил на плитах перед Килмандарос россыпь покрытых мелкой резьбой косточек. Казалось, они лежат в беспорядке – безделушки, просыпавшиеся из чьей-то сумы – но Килмандарос хмурилась, созерцая их с сердитой сосредоточенностью.
– Решение, – повторила она.