Появившись в ходе великой судебной реформы 1864 года, суд присяжных стал ее центральным звеном. В нем, как в линзе, отчетливо проявились основные черты пореформенного суда: гласность, открытость, состязательность. Без этих элементов суд присяжных был бы не более чем спектаклем, заранее срежиссированным действом.
Позаимствованный за рубежом и пересаженный на российскую почву, институт присяжных заседателей не только прижился, но и начал играть действительно серьезную роль в отправлении правосудия. К ведению суда присяжных отнесли львиную долю преступлений — порядка четырех сотен статей Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, что составило пятую часть от всех «карательных статей». Передача судебных дел на рассмотрение обычных людей потребовало перестройки самих коренных принципов судопроизводства.
Прежде всего, изменился подход к расследованию преступлений. До судебной реформы бытовал розыскной, или инквизиционный, процесс, имевший целью сбор и исследование доказательств причастности обвиняемого к совершению преступления, при этом суд являлся лишь одним из звеньев в единой цепочке следственных действий. После реформирования судебное следствие приобрело состязательный характер, в ходе которого собранные следователями доказательства подвергались критике и независимой оценке. Если в эпоху инквизиционного процесса судебное слушание являлось формальностью и логическим продолжением следствия, то пореформенный суд становился ареной для столкновения аргументов обвинения и защиты. Ранее судья выступал в роли проверяющего, следившего за полнотой и достаточностью собранных доказательств, в новом же суде он принял на себя функции арбитра, который оценивал представленные сторонами сведения и выслушивал их интерпретации.
Изменился порядок проведения судебных слушаний. Молчаливость дореформенного суда сменилась судом гласным. Если прежде судья изучал обстоятельства дела по письменным материалам, которые подготовили для него следователи, то теперь каждый довод должен быть озвучен, каждый представленный документ необходимо было зачитать, допрошенные во время следствия свидетели должны были быть повторно заслушаны. Участники процесса обрели голос. Присяжные заседатели на слух воспринимали позиции сторон и оценивали их убедительность. Неозвученное доказательство не могло быть положено в основу приговора. Это стало важным шагом еще и в свете провозглашенной открытости суда: двери судебных заседаний распахнулись для всех желающих, ограничившись лишь вместимостью судебных залов. Любой заинтересованный мог посетить судебное заседание и услышать процесс во всей его полноте и противоречивости.
Изменился круг обязанностей участников судебных слушаний. Можно сказать, что присяжные заседатели примерили судейские мантии. Теперь функции арбитра разделились между коллегией заседателей и председательствующим судьей. На первых возлагалась задача решить, имело ли место преступление и виновен ли в этом подсудимый. Судье же надлежало провести судебные слушания независимо от влияния участников процесса, предоставив им равные возможности и исключив смещение баланса в ту или иную сторону. Ключевой фигурой процесса стала коллегия присяжных заседателей, к ним обращались представители обвинения и защиты в своих судебных речах, на них были обращены взоры публики в надежде увидеть на их лицах благосклонность или презрение к подсудимому. Они находились в эпицентре бури, когда их забрасывали фактами, версиями, рассуждениями и оценками, чтобы наконец получить искомое решение. Все крутилось вокруг них.
Новое устроение процесса возвысило сторону защиты и действительно противопоставило ее традиционному обвинительному укладу судопроизводства. Адвокаты, или, как было принято их называть, присяжные поверенные, получили возможность собирать и представлять доказательства в оправдание своих подопечных. Они становились полноценной активной стороной процесса, способной поспорить с выводами следствия и убедить судью и присяжных заседателей в невиновности подсудимого.
По другую сторону барьера оформилась фигура государственного обвинителя. Функции обвинения в судебном процессе поддерживал прокурор, кандидатуру которого подбирали исходя из сложности и общественной значимости дела. Неудивительно, что возросшее значение защитника и обвинителя способствовало появлению как в адвокатских кругах, так и среди прокурорских служащих целой когорты блестящих представителей. Даже спустя время вызывают восхищение судебные речи В. Д. Спасовича, Ф. Н. Плевако, П. А. Александрова, С. А. Андреевского, В. И. Жуковского. Последних троих судьба прямо или косвенно связала с делом Засулич: адвокат Александров участвовал в деле в качестве защитника, а прокуроры Андреевский и Жуковский предупредительно отказались поддерживать обвинение.
Возвращаясь к суду присяжных, стоит отметить важную деталь — он формировался по всесословному принципу, означавшему несение «присяжной повинности» представителями всех сословий общества. В одной коллегии присяжных заседателей могли находиться представители мещан, крестьян, купечества и дворянского сословия. С одной стороны, такой разношерстный состав приводил к усреднению взглядов на подсудимого и вменяемое ему преступление. Рассмотрение дела становилось более объективным, а его исход — более справедливым. С другой стороны, коллегия присяжных несла на себе отпечаток преобладавших в обществе настроений, которые могли придавать судебному процессу некоторые особенности. К примеру, на волне недовольства государственной бюрократией и должностными злоупотреблениями суды присяжных в России имели склонность выносить решения в пользу подсудимых, чьи действия были вызваны провоцирующим поведением чиновников. В 1867 году первым подобным процессом стало дело мелкого чиновника Протопопова, ударившего самодура-начальника. Присяжные признали его находившимся «в помрачении ума» и оправдали.
Выносимые вердикты показали пугающую силу реформированного суда, что, в конечном итоге, убедило власти отказаться от подобных экспериментов и исключить из компетенции суда присяжных рассмотрение резонансных преступлений, главным образом направленных против государственной службы и существовавшего политического строя. Рассмотрением политических дел занималось Особое присутствие Правительствующего сената, состоявшее из проверенных и преданных власти сенаторов. Этим обеспечивалась скорость и, что важно, контролируемость принятия судебных решений. Несмотря на то, что политические процессы неизменно находили в обществе живой отклик, как правило, их результатом ожидаемо становилось вынесение обвинительного приговора. Чиновники не могли допустить принижения самодержавной власти даже со стороны законного и справедливого суда.
К моменту рассмотрения дела Засулич уже отгремели судебные процессы над группой рабочих и интеллигенции, объединившихся в тайное общество с целью пропаганды революционных идей в рабочей среде («Процесс пятидесяти») и участниками «хождения в народ», состоявших в разрозненных революционных кружках, но волею обвинителей собранных на одной скамье подсудимых («Процесс ста девяноста трех»). В ходе рассмотрения этих дел в Особом присутствии Сената у обвинителей уже возникали сложности с недостатком доказательств против некоторых подсудимых, что привело к их оправданию. В условиях контролируемого судебного процесса оправдательный приговор расценивался как бедствие для полицейской системы империи, но в этих делах оправдание выступало необходимой жертвой в угоду видимой справедливости суда и исправления абсурдной ситуации.
Все нити управления судебными и прокурорскими учреждениями стягивались к министру юстиции графу К. И. Палену. На посту главы ведомства он сменил князя С. Н. Урусова, короткое пребывание которого в должности министра юстиции наметило тенденцию к ограничению достижений его предшественника Замятнина, организатора и активного сторонника великой судебной реформы. Князь Урусов выступил своего рода проводником между «замятнинским» временем масштабных судебных преобразований и «паленским» периодом их постепенного сворачивания. Отношение Палена к главному пореформенному достижению — суду присяжных — ярко иллюстрировали строчки его современника, поэта и писателя А. К. Толстого:
Министр юстиции создал вокруг себя надежную систему контроля за ведением судебных дел. Он инициировал назначение лучших прокуроров на слушания наиболее резонансных дел. При личном или опосредованном общении с председательствующим судебного заседания, членами Особого присутствия Сената и иными участниками процесса он обсуждал желаемые варианты исхода судебного спора. В ряде случаев Пален допускал откровенный подлог доказательств и передергивание фактов. Это, однако, не мешало ему приближать к себе достойных людей, выступающих за неукоснительное соблюдение принципов и подходов, заложенных во времена судебных преобразований. Стремясь услышать голос «судебной совести», Пален перевел в столицу на тот момент товарища прокурора Харьковского окружного суда, а в будущем знаменитого судебного деятеля и сенатора А. Ф. Кони. На глазах последнего разворачивались события, предваряющие покушение Засулич на петербургского градоначальника Трепова. Впоследствии Кони удивительным образом сыграл важнейшую роль в этом громком деле.
Истинная история события началась задолго до собственно покушения. 13 (25) июля 1877 года при посещении дома предварительного заключения Трепов приказал высечь розгами арестанта, не снявшего в его присутствии шапки. Жертву звали Архип Емельянов, но на тот момент он скрывал свое настоящее имя под псевдонимом А. С. Боголюбов.
Участники подпольных кружков часто брали себе вымышленные имена для конспирации. Будучи студентом, Емельянов-Боголюбов влился в ряды второго состава революционной организации «Земля и воля» и активно участвовал в ее деятельности. За полгода до случая в арестантском доме Боголюбова задержали на массовой политической демонстрации рабочих, студентов и интеллигенции на Казанской площади столицы. По итогам судебных процедур он получил 15 лет каторжных работ. Перед отправкой на каторгу Боголюбов содержался в доме предварительного заключения, где в тот злосчастный день во время прогулки в арестантском дворе попался на глаза петербургскому градоначальнику. Приказ Трепова и последовавшее наказание вызвали возмущение заключенных, ставших невольными свидетелями свершившегося беззакония.
В своих воспоминаниях Кони приводил подробное описание этого инцидента, запустившего механизм преступления:
«Оказалось, что Трепов, приехав часов в десять утра по какому-то поводу в дом предварительного заключения, встретил на дворе гуляющими Боголюбова и арестанта Кадьяна. Они поклонились градоначальнику; Боголюбов объяснялся с ним; но когда, обходя двор вторично, они снова поравнялись с ним, Боголюбов не снял шапки. Чем-то взбешенный еще до этого, Трепов подскочил к нему и с криком: «Шапку долой!» — сбил ее у него с головы. Боголюбов оторопел, но арестанты, почти все политические, смотревшие на Трепова из окон, влезая для этого на клозеты, подняли крик, стали протестовать. Тогда рассвирепевший Трепов приказал высечь Боголюбова и уехал из дома предварительного заключения. Сечение было произведено не тотчас, а по прошествии трех часов, причем о приготовлениях к нему было оглашено по всему дому. Когда оно свершилось под руководством полицмейстера Дворжицкого, то нервное возбуждение арестантов, и преимущественно женщин, дошло до крайнего предела. Они впадали в истерику, в столбняк, бросались в бессознательном состоянии на окна и т. д.»
Телесные наказания были в большинстве своем отменены в 1863 году. В исключительных случаях их позволялось применять к каторжанам только во время следования по этапу и по месту отбывания наказания. Сечение розгами арестанта, еще находившегося в доме предварительного заключения, закон не допускал, и потому слухи о бессудной расправе вызвали широкое возмущение в российском обществе. На волне всеобщего негодования 24 января (5 февраля) 1878 года на прием к Трепову пришла женщина и дважды выстрелила в него из револьвера. Причиненные ранения, впрочем, не стали смертельными, и спустя некоторое время петербургский градоначальник вернулся к исполнению своих обязанностей.
Нападавшую задержали на месте. Ею оказалась Вера Засулич, участница революционных кружков, неоднократно проходившая подозреваемой в делах о революционной пропаганде, создании тайного общества и подготовке мятежа. С учетом такого революционного прошлого покушение Засулич на жизнь представителя власти как ответ на его должностной поступок, несомненно, имело политический подтекст и было направлено против государственного порядка. Дело должно было попасть на рассмотрение Особого присутствия Сената. В таком случае судьбу подсудимой уже можно было считать предрешенной. Но по стечению обстоятельств дело было передано в обычный Петербургский окружной суд для слушания с участием коллегии присяжных заседателей. Это давало надежду на некоторое смягчение приговора.
Следствие и предстоящий суд находились под неусыпным контролем министра юстиции графа Палена. Он изначально не хотел видеть в деле Засулич политических мотивов, чтобы не придавать большого значения ее действиям в глазах публики и окружении императора. Судебное слушание и обвинительный вердикт присяжных заседателей должны были отобразить народное порицание преступному поведению подсудимой. Но постепенно уверенность Палена в намечаемом исходе дела стала угасать.
Первым признаком приближающейся катастрофы послужил отказ видных прокурорских служащих поддерживать обвинение. Товарищи прокурора Андреевский и Жуковский один за другим выразили неготовность «громить Засулич». Жуковский обосновал свой отказ политическим характером преступления: его участие поставило бы в сложное положение его брата, проживавшего за границей в Женеве. Андреевский же задал вопрос о возможности ссылаться в процессе на неправомерные действия Трепова и, получив отрицательный ответ, резюмировал: