В июне 1866 года, не дожидаясь окончания следствия, власти начали подготовку к судебному рассмотрению дела. На начальном этапе предстояло ответить на вопрос: можно ли проводить судебные слушания, опираясь на недавно принятый Устав уголовного судопроизводства 1864 года, что означало проведение состязательного процесса с участием формально равноправных сторон обвинения и защиты. Однако исключительность случая покушения на священную персону императора и производство следственных действий по старым правилам побуждали следовать прежнему порядку. Министр юстиции Д. Н. Замятнин, руководитель и активный сторонник судебной реформы, настаивал на применении новых правил. Его поддерживал вице-председатель Государственного Совета князь П. П. Гагарин. В итоге Александр II склонился к их мнению, начертав резолюцию:
28 июня (10 июля) 1866 года для судебного разбирательства по делу Каракозова, Ишутина и других учрежден был Верховный уголовный суд. Согласно императорской резолюции, председателем суда стал князь Гагарин, остальную судебную коллегию составили судьи, специально назначенные для рассмотрения этого дела. Обвинение в ходе судебных слушаний поддерживал министр юстиции Замятнин. На скамье подсудимых оказались, помимо Каракозова и Ишутина, другие активные участники ишутинской «Организации»: А. А. Кобылин, И. А. Худяков, Н. П. Странден, Д. А. Юрасов и другие — всего 36 человек.
Судебные заседания проводились в закрытом режиме в комендантском доме на территории Петропавловской крепости. Помещения комендантского дома уже в третий раз принимали громкое судебное следствие: ранее там же слушались дела декабристов (1826 год) и петрашевцев (1849 год). Подсудимым предоставили возможность пригласить защитника по собственному выбору. Ишутин выбрал защитником присяжного поверенного [адвоката. —
От начала судебной реформы прошло всего два года, и состязательность всем была еще в новинку. Еще необычнее по меркам времени выглядел судебный процесс, в котором по новым правилам слушалось преступление против священной особы государя. До реформы такие преступления были бы рассмотрены кулуарно без какой-либо надежды для подсудимых донести до судей свое мнение. Необычность «каракозовского процесса» наглядно иллюстрирует, в частности, вопрос члена судейской коллегии П. Г. Ольденбургского к защитнику Ишутина Стасову:
Поначалу планировалось в первоочередном порядке провести судебные слушания в отношении 11 подсудимых, наиболее вовлеченных в планы цареубийства. Такова была просьба императора. Александр II желал завершить дело Каракозова как можно скорее, поскольку ожидал приезда в столицу невесты наследника и не хотел омрачать празднества обвинительными приговорами и казнями. Затем ввиду перекрестного участия в качестве свидетелей одних подсудимых в делах против других суд принял решение
Последний находился на скамье подсудимых по подозрению в пособничестве. Обучаясь медицинскому делу, Кобылин имел доступ к различным ядам, которые он мог как по своей воле передать Каракозову, так и проявить небрежность, позволив этим ядам попасть в его руки, так, что в конечном итоге они были обнаружены при Каракозове в момент задержания. Показания этих двоих во многом противоречили друг другу, и при совместном рассмотрении дела судебная комиссия рассчитывала эти противоречия устранить.
Каракозов обвинялся в покушении на жизнь императора и принадлежности к тайному обществу «Ад», имевшему целью цареубийство. В судебном заседании был зачитан текст обнаруженной у него при задержании прокламации «Друзьям рабочим», в которой Каракозов объяснял мотивы своих действий:
«Грустно, тяжко мне стало, что […] погибает мой любимый народ, и вот я решил уничтожить царя-злодея и самому умереть за свой любезный народ. Удастся мне мой замысел — я умру с мыслью, что смертью своею принес пользу дорогому моему другу — русскому мужику. А не удастся, так всё же я верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути. Мне не удалось — им удастся. Для них смерть моя будет примером и вдохновит их…»
В показаниях суду Каракозов обращал особое внимание на состояние невменяемости, в котором он пребывал при совершении преступления. По его словам, умственное помрачение было вызвано тяжелой болезнью (сифилисом), которую могли подтвердить ряд свидетелей. Председатель суда не нашел уместным вызывать предлагаемых свидетелей, по его просьбе было зачитано заключение из истории болезни Каракозова. По медицинским данным подсудимый находился в нервном, раздражительном состоянии, что, однако, не свидетельствовало само по себе о потере рассудка. При таких обстоятельствах вызов на допрос очевидцев течения болезни суд посчитал излишним.
В ходе досудебного следствия многим казалось, что Каракозов оговаривал Кобылина — так сильно отличались показания обоих подозреваемых. Помимо утверждения о передаче Кобылиным яда, Каракозов заявил, что он говорил Кобылину о действительной цели своего приезда в Петербург. Осведомленность о намерении Каракозова убить царя безапелляционно поместила бы Кобылина в ряды соучастников преступления. Кобылин все отрицал. На очной ставке они не смогли прийти к единому взгляду на спорные события. Подобная картина повторилась и на суде. В ходе эмоционального диалога между подсудимыми Кобылин несколько раз произнес:
31 августа (12 сентября) 1866 года дела Каракозова и Кобылина были окончательно разрешены. В этот день министр юстиции Замятнин выступил с обвинительной речью против Каракозова. Обстоятельно рассудив о виновности подсудимого, Замятнин завершил свое выступление словами:
«… имею честь предложить Верховному Уголовному Суду именующегося дворянином Дмитрия Владимировича Каракозова за покушение на жизнь священной особы государя императора приговорить к лишению всех прав состояния и к смертной казни». В ответной речи адвокат Остряков, наоборот, просил верховных судей проявить милосердие и не назначать смертную казнь, ссылаясь на помрачение ума подзащитного и влияние на него со стороны окружения: «Так или иначе, т. е. совершено ли преступление во временном припадке умоисступления, или, быть может, преступление это есть результат чуждого влияния, я осмеливаюсь помышлять, что сколь бы по закону подсудимый Каракозов ни был повинен смерти, но жизнь ему может быть сохранена без нарушения высшего закона правосудия.»
Выслушав судебные речи обеих сторон процесса и задав пару уточняющих вопросов Каракозову, суд принял резолюцию
Заседания по рассмотрению дел других подсудимых продолжились. 24 сентября (6 октября) 1866 года по итогам слушаний суд вынес приговор, согласно которому Ишутину присуждалась смертная казнь, остальные подсудимые получили различные наказания от учреждения особого надзора полиции до высылки на каторжные работы. Единственным несогласным с мнением большинства судей относительно приговора Ишутину оказался председатель суда князь Гагарин. В особом мнении он приравнял степень вины Ишутина к роли других подсудимых в преступлении и выразил свою точку зрения о справедливости назначения ссылки на каторжные работы в рудниках нежели смертной казни.
После объявления приговора многие подсудимые обратились к Александру II с прошением о смягчении наказания. Ишутин также искал благоволения царя и просил сохранить ему жизнь. В разговоре с Гагариным император сетовал на слишком мягкий приговор: «
4 (16) октября 1866 года его в числе одиннадцати осужденных привезли на Смоленское поле, где месяцем ранее был повешен Каракозов. Во всеуслышание снова зачитали приговор. На Ишутина надели саван и завели под виселицу, остальных поставили к позорным столбам. И в момент, когда оставалось только накинуть петлю на шею приговоренного, к министру юстиции, контролировавшему проведение казни, прискакал фельдъегерь и вручил запечатанный конверт с высочайшим повелением о даровании Ишутину жизни. Спектакль с помилованием был разыгран по всем правилам театрального искусства.
Покушение Каракозова на императора значительно повлияло на взаимоотношения власти и народа. С этого выстрела началась серия покушений на Александра II, закончившаяся его гибелью. Теперь никто из высоких чиновников не мог чувствовать себя в безопасности: к любому могли прийти в кабинет или подкараулить на улице. Страна вступила в период постоянного роста напряженности и революционной борьбы.
ДЕЛО ВОСЬМОЕ
Вера Засулич: суд равного над равным
Судебный процесс над Верой Засулич, покушавшейся на жизнь петербургского градоначальника Федора Трепова, стал настоящим триумфом суда присяжных. Коллегия из 12 присяжных заседателей впервые ярко проявила свою независимость, поставив жирную точку в деле, вошедшем в историю отечественного правоведения. Неожиданность вердикта присяжных была настолько велика, что вызвала смятение в рядах обвинителей и безудержную эйфорию среди сторонников подсудимой. Процесс над Засулич явился замечательным примером беспристрастности и состязательности, к которому, как к эталонному образцу, стремились многие служители правосудия, насколько им позволяли внешние обстоятельства и собственное чувство совести.