Удивляло, что мало кого это волновало. Никто не бил тревогу. Не задавался вопросом, что случилось. Нет так нет.

Только некоторые из стариков, кто не хотел стареть и активно поглощал контент, волновались. И совсем немного таких, как я, кому еще нет сорока.

Я писал в мессенджеры тем, кого любил читать, спрашивал, что произошло. Все, как один, отвечали: «Не хочется почему-то».

Процветали только сервисы публикации фотографий и коротких видео. Такие как инстаграм или TikTok. Там все было в порядке. Люди по-прежнему тоннами вываливали селфи. Правда, совсем исчезли тексты. Даже там. Только селфи. Ни фотографий еды, ни фотографий из путешествий, даже котов никто не фотографировал. Даже котов! И что совсем странно, никто никого не лайкал.

Я редко постил в инстаграм. Может, потому что не очень-то и хотелось, может, потому что рожей не вышел, но очень любил смотреть на других, какими бы странными ни казались мне эти люди.

Зима не торопилась в город, и осень одаривала солнцем, теплом и бесконечным золотом медленно умирающей листвы. Я гулял в парке недалеко от дома и поражался количеству бездомных собак, сбивающихся в стаи. Видно, что собаки были домашними: ухоженные, породистые, многие с ошейниками. Совсем не агрессивные. Они подбегали к людям, заглядывали в глаза, лизали руки, но всем было словно не до них. Никто их не подкармливал, никто не играл с ними, но и не обижал. Они стали для людей невидимыми. Только некоторые дети и старики реагировали. Возле моего дома бродили две огромные стаи собак и куча котов. Никогда не видел столько бездомных котов. По тридцать, пятьдесят пушистых тушек у подъезда.

Я купил на все деньги сосисок и пошел кормить котов. Удивительное ощущение, когда несколько десятков котов лезут к тебе в надежде, что погладишь. Они почти не ели. Только тыкали мокрыми носами в руки, выгибали спинки и хырчали, как маленькие дизельные моторы. В кармане задребезжал телефон.

— Привет, Жень.

— Привет, Индеец, давно тебя не слышал.

— Можешь ко мне приехать?

— Сегодня?

— Да, — сказал Индеец.

— Ладно.

Он положил трубку.

Индеец. Никогда не верил, что мой друг — настоящий индеец. Я думал, что он скорее бурят, ну или максимум монгол. Но Индеец обижался, когда я называл его бурятом.

Он настаивал на том, что натуральный индеец из племени апачей. На вопрос, каким образом он оказался в Подмосковье, Индеец заводил длинную историю о том, что его предки пешком прошли всю Северную Америку и через Аляску, чуть ли не на пирогах, доплыли до России. И потом еще пять веков шли до Подмосковья.

Ну хочет человек быть индейцем. Ну пусть будет, думал я. Не самое худшее желание на свете, в конце концов.

Индеец жил в подмосковном Подольске. Выглядел вполне аутентично. Носил традиционные, по его словам, индейские одежды. Курил какую-то дрянь через калумет и не любил, когда я называл это устройство трубкой мира. Накурившись, бил в бубен, уверяя, что бубен ему достался от предков.

Я любил индейца за то, что в его присутствии мир переставал быть обычным и предсказуемым. За то, что, накурившись этой его дряни, под мерные удары в бубен, можно было забыть, что там, за окнами, есть еще что-то, кроме бесконечного космоса, в котором каким-то образом существует разумное, человеческое, вопреки любым доказательствам, что в космосе жизни нет.

— Заходи, Жень, падай, — Индеец кинул подушку на пол.