— Не думаю. Все колодцы засыпаны. Не видно даже их следов. Если какой-нибудь и есть, то в стороне от пути. Вероятно даже, что он существует, раз те роканд- цы с черной птицей и знаменем воспользовались этой дорогой.

Двенадцатый день… У всех напряжение достигло предела. Четверо заболевших охотников, привязанные к носилкам, устроенным между двумя верблюдами, которых ведет Гарриман, — почти без сознания. Их пульс лихорадочен. Они просят от времени до времени слабеющими голосами все одного и того же — воды, но воды нет: есть зеленоватая мутная жидкость, которая не утоляет жажды, а вызывает ее. Больных приходится поить этой жижей, от которой их тошнит.

Мэк-Кормик прикладывает к губам пластинку черного нефрита, ту самую, которую ему когда-то подарил на память о своем спасении мирза Низам. Охотник возит ее с собой всегда, когда приходится скитаться по пустыне. Он пользуется освежающей силой ее поверхностей, остающихся живительно холодными.

Боб тоскливо поглядывает на Голоо. Большое тело негра страдает от жажды еще больше других, но тропическая природа обоих все-таки несколько помогает им бороться хотя бы с солнцем. А оно жжет немилосердно. Теперь уже не выжидают захода его для начала движения, — идут день и ночь, но зато привалы очень часты: их делают каждые полчаса.

Ученые то и дело вынимают свои путевые дневники, записывая время остановок.

Все молчат, но все понимают, что если завтра не найдут воды — экспедиция погибла.

В четыре часа пополудни этого двенадцатого дня пути, — фон-Вегерт заметил время, — в отдалении обрисовывалось какое-то возвышение. Трепетно ускорили шаг; даже верблюды, еле волочившие до того свои тонкие высокие согнутые ноги, стали двигаться как будто бодрее.

О, счастье! Издали маячила небольшая тоненькая пальма с бледно-зеленой верхушкой, бедно одетой листвой.

Значит, есть вода, если есть растительность.

Но чем восторженнее была радость, тем ощутительнее оказалось разочарование, когда глазам представилось входное отверстие в невысокую скалу, основанием уходившим в песок.

Боб и Гарриман первыми на четвереньках поползли в черноту зиявшего отверстия.

Но не успели остальные приблизиться к последнему, как они снова показались наружу, ногами вперед.

— Там змеи! Масса змей! — восклицал Боб с стучащими от страха зубами.

Гарриман едва пересиливал свое отвращение; это было видно по его лицу.

— Если есть змеи, то есть и вода, — хладнокровно заметил Мэк-Кормик. — Весь вопрос в том, как их быстрее уничтожить.

Голоо предложил свои услуги влезть в пещеру и… поработать там, он сделал выразительный знак, — при свете той единственной электрической рудничной лампы, с которой не расстался фон-Вегерт, прикрепивший ее к своему поясу.

Однако отверстие было так узко, что нечего было рассчитывать пролезть через него такому гиганту.

Все остальные настолько были измучены и удручены, что не могли оказать существенного содействия.

Попытка фон-Вегерта определить на основании впечатлений Боба и Гарримана, ядовиты ли змеи пещеры, — к точному заключению не привела, хотя оба еще раз проползали внутрь жилья отвратительных пресмыкающихся с целью поймать хотя бы один экземпляр. Та маленькая змейка в фут длиной, которую вытащил Гарриман, была совершенно незнакомым всем им видом, хотя строение черепа, расположение глаз и вид неба говорили в общем за ее ядовитость.

Гарриман подошел к Мэк-Кормику.