— Угадал, — отвечает крестьянин и стоит с опущенной головой.

Забрал тогда Бадьярин его в дом. Дал закурить. Показал угол и велел спать до утра.

Наутро велел Бадьярин принести ему завтрак и стопку самогона. Но волынчанин и пригубить не захотел. Плачет, да и все. Из глаз ручьями слезы льются по скривившемуся лицу. Тут уже и Бадьярин не выдержал. Защемило у него возле сердца.

— Пей, — говорит, — после расскажешь.

Наконец перестал он плакать. Выпил стопку самогона. Сплюнул. Закусил коркой хлеба и рассказывает:

— С Волыни я сам. Простой хлебороб с Волыни. Прошлым летом был ходоком. Все лето искал землю. Потому что помощи не было никакой. Дали клочок исписанной бумаги да и велели самому искать. Бумага немая, ничего не скажет. Немало времени прошло, пока приехал, пока нашел, пока понравилось. А дома осталось много работы.

Потом поехал домой, все продал, отдал земельку в аренду. Подговорил и соседа ехать вместе и только взял с собой скотину, детей и жену да упряжку. Все семейство и вещи были в одном вагоне, а он с лошадьми — в другом и ни на шаг от них не отходил. Сам их кормил на станциях и с ними жил.

Вот так ехали-ехали, без конца-краю ехали. Потом поезд остановился, отцепили вагоны, и какой-то станционный служитель сказал: вот тут, мол, оно и есть. Вышел из вагона крестьянин, глянул: эге, тут оно и есть. А лошади как раз тогда ели. Подождал ходок, пока поедят лошади. Собрал даже последние зернышки овса в ладонь и подал лошадям. Потом забрал кормушку, повернул лошадей. Открыл широкие двери и начал потихоньку выводить их. Лошади не хотят идти. Боятся спущенных с вагона досок. Но таки сошли.

Вывел крестьянин лошадей. Начали они сразу качаться. Пока они качались, он тем временем пошел в вагон взять уздечку. Возвращается, а лошади стоят немного поодаль и ищут траву. Начал крестьянин потихоньку приближаться к ним, а они от него. Он быстрей, и лошади скорей. Он тогда побежал, чтобы поймать их, побежали и лошади от него. Они бегут, и он бежит за ними. Они бегут, и он за ними…

Бежали они так, пока не добежали до леса. А лес густой, деревьев не счесть. А на кобыле веревка была привязана. Бежали лошади, бежали, пока не зацепилась кобылина веревкой за что-то.

— Это потому, — говорит, — что лошади стояли в вагоне целый месяц. Ничего не делали. Не видели света. Только и знали, что ели. Так вот как вышли на свет, то и сдурели.

— Подожди, — говорит крестьянин, — еще не конец.

— Когда кобыла зацепилась, я ее поймал. Перекрестился, сел на нее верхом да и поехал назад. Еду я, значит, назад, а жеребец следом бежит.

Вдруг жеребец помчался изо всех сил, а за ним и кобыла. Хорошей уздечки не было у меня, поэтому держусь я только за гриву и за веревку, подпрыгиваю, чуть кишки не выпадают.

Потом вижу, что жеребец напрягся, прыгнул и помчал дальше еще быстрей. Не знаю, с чего это он так? Испугался да и выпустил из рук веревку. Добежала кобыла до какого-то места и неожиданно прыгнула, а я тогда только кувырк да и…

Тут переселенец снова расплакался, и слезы снова полились у него из глаз. Сколько ни спрашивал и ни переспрашивал я его, он только всхлипывал и не отвечал. Потом сквозь слезы еле слышно вымолвил, что когда очнулся, то лежал в глубоком рву. Во рву было темно и все завалено трухлявыми ветками и прошлогодними листьями. А когда вытер с себя кровь и через силу выкарабкался изо рва, оказался он в лесу. Лес был очень большой, деревьев множество. Всяких, очень хороших деревьев. Только же никакой дороги нет, даже и тропинки не видно.

Шел-шел мужик. В руке у него зажато несколько рыжих волос из гривы, а лошадей и не видно.

Шел он день и ночь и еще шел. Ночевал в лесу. Земля была сырая, и холодно было. Потом еще целый день шел, а лошадей так нигде и не видел. К вечеру увидел свет. А пока он до того света дошел, наступила уже поздняя ночь…

Но есть в Дактуе парень по имени Аркаша. Аркаша еще совсем молоденький парнишка. Он светловолосый, с большими серыми глазами, здоровыми усами и большим шрамом на голове. Глаза Аркашины видят то, что не все в селе могут видеть. А большие уши слышат то, что не все крестьяне могут слышать. Этот Аркаша повидал и поубивал много японцев. Аркаша рассказывал, что япошки имели обычай надевать на себя кожухи и шубы, потому что они очень боятся сибирских морозов. Они стояли на посту, как пугала, и не могли пошевелиться. Аркаша было подбежит (он очень ловкий и быстрый), выстрелит, повалит одного и убегает. За это япошки оставили ему шрам на белокурой голове. Аркаша хорошо знает лес, и деревья, и долины. Он очень хорошо слышит всякие шорохи, и птиц, и ветер. Аркаша знает также, что в тайге ничего не пропадает. Может только замерзнуть, или трясина засосет. Но украсть никто ничего не украдет. Да и в селе на чужое не позарятся.

И этот Аркаша взялся найти мужиковых лошадей. Исходил Аркаша лес и вдоль и поперек. А переселенец тем временем сидел в Дактуе, кормился у меня, а Аркаша искал в лесу.