— Ай, забыл, и к черту!..

И снова, скривившись, захрипел:

Потом он несколько раз поворочал большим языком во рту, прислонил свои огромные руки к печурке, чуть не заслонил ее всю, и продолжил дальше:

— Это таки недалеко от Иркутска, верст пятьсот. Нет, четыреста восемьдесят. Байкалом можно доплыть до самого Баргузина. Знаменитый город — Баргузин…

Еврей хмурил густые рыжие брови. Но рук от печки не убирал. Он бурчал, что, мол, нечего Баргузина бояться. Кто хочет, может остаться евреем и там. Там есть синагога, Тора в ней есть, и две сотни евреев ходят в каждый судный день молиться. Деньгами на бога не дает никто: золотом платят. Там золота у каждого вдоволь. А богу они платят слитками золота. Как в библии сказано…

Еврей убрал от печки грубую волосатую руку, приложил ее к изборожденному морщинами лбу и заморгал вылинявшими глазами. Потом махнул этой же таки рукой:

— К черту! К черту! Совсем из головы вылетело…

… Золотые прииски находятся не в самом Баргузине. За 750 верст они от Баргузина. Туда, в тайгу, надо ехать от Баргузина еще 750 верст. Зимой оно просто: на маленьких саночках туда проскочишь да и живешь на «зимовке». А летом беда. Телегой ехать нельзя. Нет дороги. Нужно ехать верхом. Все работники туда едут верхом.

Также среди работников нет ни одного еврея. У него самого на прииске работают с полсотни рабочих, только буряты и кацапня. И ни одного еврея нет. Но у него настоящая еврейская душа. Он может теперь взять с собой нескольких евреев и дать им хороший заработок. Двести рублей гарантирует. Баргузина нечего бояться. Кто хочет, может и там быть евреем…

Еврей выпалил это все одним духом, как будто у него накипело. Он никому не давал переспрашивать, вставить словцо. И, выговорив все, начал поудобнее устраиваться на обрубках дерева, на которых он сидел.

Не слушая никого, он положил голову на колени и начал тяжело сопеть. Потом еще раз поднял большую лохматую голову и добавил:

— Да, соболиные шкуры у нас есть, одна в одну. Я уже завтра возьму нескольких из вас… — и большая голова его начала отхаркиваться, как будто он хотел изо всей силы что-то выхаркнуть.

Скоро баргузинец заснул, Фройка повернулся к Ханке и удивленно посмотрел на нее. Такими же удивленными глазами смотрела на него и Ханка.

Оба мало что тут поняли. Фройка дернул щекой и спросил:

— Ханка, вы едете? — и, не дожидаясь ответа, добавил.

— Поезжайте и напишите мне.

— Ой, оставьте меня в покое, — сердито ответила Ханка.

Но Ханка рассердилась не на Фройкин вопрос. Ханка была недовольна, что такой здоровый дядька говорит ей, маленькой девушке, «вы». Она какую-то минуту расчесывала свои кудрявые волосы. Потом подняла черные ресницы и усмехнулась:

— Вот так, как видите, я девушка, да пусть он хоть засыплет меня золотом, а я не поеду.

— Вы молодец Ханка, вы из моих девчат.