Преступно устанавливать их на таком значительном здании. Эти скульптуры искренни в том смысле, в каком могут быть искренни лишь самые худшие произведения искусства, то есть совершенно. Историки искусства в будущем, без сомнения, отметят тот момент, когда публичное религиозное искусство католической Европы умерло, спустя почти две тысячи лет после своего рождения.

Ничего нельзя поделать с церковью Саграда Фамилия. Ее нельзя разрушить. Ее нельзя просто оставить как есть, как величайшую неоконченную реликвию начала ХХ столетия, хотя такой вариант, безусловно, имеет своих сторонников в Каталонии. Один из них — Сальвадор Дали, который считал, что церковь надо поместить под стеклянный колпак и оставить такой, какой она была при жизни Гауди.

Только на этом уровне она может быть закончена, и желательно сделать это как можно скорее, а дальше пусть чирикают все эти «никоны». Во многих смыслах это будет огромная соринка в глазу, но в таком случае церковь не останется без почитателей, и не все они будут японцами. Чем больше здание будут критиковать, тем более стойкими будут его сторонники. «Красота — то, что вызывает удовольствие», — говорил Фома Аквинский. Он породил Торрас-и-Багеса, который в свою очередь стал наставником Г ауди, а наследником последнего считает себя Хосеп Субиракс. В Каталонии, как и в остальном мире, не стоит переоценивать вкус прихожан церкви. «Бедность сохраняет вещи, — заметил как-то Гауди. — Многие памятники были спасены от варварства “академиков” благодаря недостатку денег». Возможно, он имел в виду оскорбительную для объекта реставрацию таких мест, как Риполь, такими людьми, как Элиас Роджент. Он не мог предвидеть, сколь пророческими окажутся эти слова в отношении его собственного творения. Однако, если потребуется назвать одно-единственное здание, которое могло бы представить Барселону, то все-таки назовут Саграда Фамилия. Споры, которые оно продолжает вызывать; фанатизм, который оно породило, будучи еще проектом, — все это совсем не характерно для каталонцев, гордящихся своим seny, но все это очень по-барселонски. Это здание есть выражение огромных, часто неразумных амбиций города; его склонности, регулярно проявлявшейся с готических времен, к гражданским и религиозным всплескам, которые, вопреки всяким разумным расчетам, завершались победой. Это здание всегда будет зданием скорее разделяющим, чем объединяющим, но ведь большую часть своей истории Барселона была городом разделенным. «Ты хвастлива, склонна к предательству и вульгарна», — восклицает Жоан Марагаль в последних строчках своей оды. Но потом говорит: «Барселона! Со всеми твоими грехами — наша, наша! Наша Барелона, великая чародейка!» И это все еще правда.