– Я-больной?
– О, да, конечно. Точно мертвый, побледнели
– Точно мертвый. Неужели и т. д.
Так вот в этом месте один аспирант, который пел дона Базилио спел так:
– Может оспа. Неужели.
Что потом было в зале – передать трудно. Хохотали так, что стены дрожали! Все держались за животы. Оркестр побросал смычки и ничего играть уже не мог. На какое-то время спектакль в буквальном смысле остановился. Певцы не могли петь. Оркестр не мог играть. К счастью, я этот спектакль не пел. Я человек очень смешливый, думаю, что не успокоился бы до конца акта. Как-то потом я разговаривал с Евгением Яковлевичем и в частности спросил об этом случае. Он сказал, что сначала он очень рассердился, но потом, видя, что происходит в зале и в оркестре, и сам стал смеяться. Я понимаю, сейчас, когда угрозы оспы нет, это все может быть и не так смешно, но тогда…
12 апреля 1961 года состоялся знаменитый полет Юрия Алексеевича Гагарина – первого человека, покорившего космос. Вся страна ликовала. Мне рассказывал впоследствии режиссер Большого театра Никита Юрьевич Никифоров, как он выступил в театре по этому поводу. В тот день шел утренний спектакль. Зрители еще не знали о событии. И вот Никита Юрьевич, непосредственно перед началом следующего акта, когда все уже сидели на своих местах и свет в зале был погашен, вышел перед занавесом и объявил, что сегодня майор Юрий Гагарин совершил первый в мире полет в космическое пространство. Он рассказывал, что тут началось… Потом он шутил, что получил такие аплодисменты, которых ни у кого из певцов никогда не было. Это, конечно же, была жизненная веха.
Году в 1961 руководство Московского Дома культуры им. Горбунова обратилось в ректорат консерватории с просьбой прислать к ним для усиления хора двух теноров. У них был большой самодеятельный хор, который собирался ехать в Венгрию на международный конкурс самодеятельных хоров. И вот меня и еще одного тенора Николая Гуторовича (впоследствии солист театра им. Станиславского) отрядили летом в хор.
Хор, хоть и самодеятельный, но был очень профессионально подготовлен, звучал прекрасно, а произведения были сложные. Мы сразу же включились в работу. Нужно было выучить все произведения и влиться в коллектив. Репетиции были ежедневные. Руководил хором профессиональный хормейстер Юрий Михайлович Уланов, очень опытный, очень талантливый и знающий свое дело человек. Во время поездки он даже в поезде в проходе вагона устраивал репетиции. Результатом его усиленной работы было то, что на конкурсе хор получил первое место. Помимо общих произведений с хором, я еще солировал с хором русскую народную песню «Однозвучно гремит колокольчик». Это была моя первая поездка за границу. Удивительно было все. Конкурс проходил в небольшом городке под названием Дебрецен. Маленький, уютный, очень непривычный для нашего глаза городок. Керамические крыши и белые стены. Мужчины, даже пожилые, ходили по улицам в шортах. Да и женщины тоже. Было жарко. В то время у нас за такую одежду милиция просто бы задержала. Все там было не так, как у нас. Непривычно, что все разговаривают на чужом языке. И полно импортных автомобилей (своих-то у них не было). У нас в то время они исчислялись единицами и редко встречались на улицах. После победы на конкурсе в качестве поощрения хору была предоставлена поездка на два дня в Будапешт. Поселили нас в общежитии. Это было прекрасное новое здание, очень чистое, совсем не похожее на наши привычные общаги. И что очень удивило: использование пластиков в оформлении комнат. У нас тогда об этом и не мечтали. Комнаты рассчитаны на четырех человек. Вот только санузел и умывальник были, как и у нас, общие в коридоре на этаже.
Будапешт меня потряс. Красота!!! Широченный Дунай, длиннющие мосты. Совершенно другой город, не похожий на наши города. А архитектура здания венгерского Парламента меня просто сразила. Я нигде не видел такой красоты. Потом я узнал, что Будапешт считали вторым Парижем. Конечно, эта поездка на всю жизнь оставила у меня неизгладимое впечатление. Это сейчас люди свободно едут за границу куда хотят и куда кошелек позволяет. В то же время выезд за границу, даже в социалистическую страну, были исключением из правил. Но, лично для меня, кроме знакомства с зарубежной страной, был еще очень нужный и важный аспект: там, в хоре, я получил опыт пения в ансамбле, опыт слушания соседа, что очень важно, особенно в опере, где много ансамблей. Это мне очень пригодилось впоследствии.
Учеба в консерватории шла своим чередом, и работа в студии не прекращалась, так что нагрузки у меня были очень большие. В 1961–1962 учебном году в студии поставили новую оперу-сказку молодого композитора А. Николаева под названием «Горе – не беда». Эта опера написана на сюжет сказки С. Я. Маршака «Горя бояться – счастья не видать». Очень симпатичное произведение для детей, очень музыкальное, остроумное, с хорошими шутками. Да и взрослым было там над чем задуматься и посмеяться. В этой опере я с удовольствием пел партию царя Дормидонта – 7-го. Здесь я уже выступал совсем в другом амплуа. Это была комическая роль, не похожая на все то, что я пел раньше. Нужно было играть роль старого царя. Для молодого человека это всегда камень преткновения. Главное, что двигаться надо, как старый человек. Работа меня очень увлекла. Ставили оперу Петр Саввич Саратовский и Евгений Яковлевич Рацер.
Казалось бы, незнакомая опера в маленькой студии, кто о ней знает? Однако постановка имела резонанс в прессе. Так в газете «Вечерняя Москва» от 18 мая 1962 года была напечатана статья Е. Овчинникова под этим же названием «Горе-не беда». В ней автор подробно разбирает и саму оперу, и спектакль, и постановщиков и исполнителей. Он отметил «острую, сатирическую направленность сказки и ее социальную заостренность… Все это явилось благодатной почвой для создания живого, острокомичного спектакля… Комедийные ситуации решены в опере смело и остроумно… В целом веселый жизнерадостный спектакль нашел достойных исполнителей – студентов Московской консерватории».
В этом спектакле опять не обошлось без комического случая. Режиссер прекрасно поставил сцену царской охоты. В глухом лесу для царя расстилают алую ковровую дорожку, вешают на ветку уже убитую дичь, чтобы царь не промахнулся, выстраивают из солдат почетный караул, т. е. делаются все приготовления, чтобы охота была торжественной и удачной. Но в предыдущей сцене перед моим выходом Купец, который уже на сцене отбивался от «Горя» (это персонаж), случайно ногами выворотил «столетний пень», на который я (царь) должен был сесть после удачного выстрела. Пень, конечно, сдвинулся и стоял не на нужном месте. Я пытался из-за кулис сигнализировать Генералу, который обставлял охоту, чтобы тот поставил пень на место, но он не слышал. Ну ладно, подумал я, сяду там, где пень стоит. Я вышел, встал как раз около пня, выстрелил, конечно, «попал» в птицу, она упала и я, удовлетворенный, пропев «Здорово, молодцы» спокойно опускаюсь на пень. А в этот момент Генерал, поняв, что пень не на месте, решил исправить положение и в последний момент непосредственно из-под меня пень вынул. Я плавно опускаюсь на пол. Нет, я не сажусь, а опрокидываюсь на спину. При этом корона у меня слетает. На сцене все скрытно смеются. У актрисы, которая пела роль моей дочери, от смеха по щекам катились слезы, как огромные бриллианты, блестящие под светом софитов. Конечно, все потом пошло, как надо. Но в антракте пришли Гуго Ионатанович (а он очень смешливый человек) и автор оперы композитор А. Николаев. Они сказали, что давно так не смеялись. Впечатление же у публики было такое, что так поставил режиссер, что так и было задумано. Мне сейчас не понятно, почему, при существующих сейчас многочисленных детских музыкальных театрах, эта замечательная опера-сказка не идет нигде.
1 декабря 1963 года я спел в оперной студии партию Ленского в опере «Евгений Онегин». Моим партнером был А. Федосеев.
В этом же 1963 году Гуго Ионатанович предложил мне попробовать свои силы в конкурсе имени Роберта Шумана. К этому времени мои «сомнения» в этом композиторе были исчерпаны. Я с удовольствием стал готовиться. По условиям конкурса нужно было петь только романсы Шумана и только на немецком языке. Немецкому произношению учил меня все тот же Гуго Ионатанович, который немецким владел прекрасно. Занятия были усиленные, ведь, цель, поставлена была вполне определенная. Ближе к конкурсу в Москве, как обычно, состоялось отборочное прослушивание претендентов на поездку. Выбрали Е. Исакова из Московской консерватории, Н. Афанасьеву из Новосибирска и меня. Концертмейстером со мной поехала Н. П. Рассудова, которая работала в классе Тица, и с которой я потом долгое время плодотворно сотрудничал. Сначала мы самолетом долетели до Берлина. Потом автобусом добрались до города Цвиккау (тогда это было в ГДР). Этот город небольшой, типично немецкий расположен в земле Саксония. В нем и родился Роберт Шуман. Поселили нас в небольшой уютной гостинице. Немного разобравшись, мы стали ходить на репетиции в концертный зал, где должен был проходить конкурс. Как прошел конкурс мне сказать трудно. Было трудно осмыслить все происходящее вокруг. Не помню, получил ли кто-то из нашей группы первую премию. Я стал дипломантом. Для меня, молодого певца, это был первый в моей жизни международный конкурс, и даже диплом явился для меня серьезным достижением. Но главное, что я вынес от участия в конкурсе – это понимание, что подготовка к конкурсу дает мощный толчок в развитии и голоса, и исполнительского мастерства. Кроме того, в моем репертуаре появились прекрасные романсы Роберта Шумана, которые я потом часто ставил в программу моих сольных концертов.
В 1964 году я принял участие в Международном конкурсе им. Дж. Энеску в Бухаресте (Румыния). Этот конкурс своей программой ничем не отличался от многих других конкурсов и оставил о себе мало воспоминаний. Я не помню кто, кроме меня, еще поехал от Советского Союза. Да и не помню, получили ли они премии. Я добрался до 6-го места. Это, конечно, не большое достижение, но все-таки это уже лауреат. Потом я узнал, что такого же 6-го места достиг на этом же конкурсе, но в более раннее время, и наш Юрий Мазурок. А вообще, как говорил Пьер де Кубертен: главное – не победа, а участие. Город Бухарест оказался очень красивым. Это европейская столица с прекрасной архитектурой. В свое время его называли «Балканский Париж». Интересно гигантское здание Дворца Парламента. Говорят, что это самое дорогостоящее здание в мире. К этому зданию был пристроен огромный зал, вероятно для конгрессов, как у нас Дворец съездов. Именно в этом зале и проходил Гала-концерт лауреатов конкурса. Зал расположен амфитеатром. В конце зала устроена большая правительственная ложа. Туда можно было войти непосредственно из Дворца Парламента. Перед началом концерта мы все сидим в зале, полный свет. Ждем. Вдруг шквал аплодисментов и все люди встали и стали смотреть назад, т. е. на правительственную ложу. Там появился правящий тогда Георгиу-Деж. Позднее я еще несколько раз бывал в Бухаресте.
Описать профессуру вокальной кафедры мне сложно. Я встречался с профессорами или в коридорах, или на прослушиваниях, или на экзаменах. Никогда у меня не было с ними никаких разговоров, поэтому впечатлений у меня мало. В основном, только то, что рассказывали студенты о своих профессорах. Но был один забавный случай. В консерватории на фортепианном факультете преподавал старейший профессор Александр Борисович Гольденвейзар. Он стал профессором уже в 1906 году. Кто-то находил в дневниках Льва Толстого упоминание о приезде Саши Гольденвейзера, который играл писателю. Так вот однажды в коридоре консерватории к Александру Борисовичу подошел кто-то из парткома и сказал: «Александр Борисович, ну надо все-таки как-нибудь придти на политзанятия. Вы же должны показывать молодежи пример». На это не лишенный остроумия Гольденвейзер ответил: «Иии, батенька, я вот скоро встречусь с самим Марксом, так мы с ним все проблемы и обсудим». Это отозвалось «эхом» по всем факультетам. Я с детства часто видел Гольденвейзера в нашем дворе, т. к. мы жили в соседних подъездах. В 1964 году у меня возник роман с одной из учениц профессора Нины Львовны Дорлиак. В это время я уже был разведен. Мой первый брак оказался неудачным. Несмотря на короткий брак, мы все же успели обзавестись дочерью Василисой. Я ничего не могу сказать плохого о своей бывшей жене, но очень скоро я понял, что мы совершенно разные люди. Она не могла смириться с тем, что я каждый вечер провожу в оперной студии. С одной стороны, я ее понимал. Конечно, каждой женщине хочется, чтобы муж вечерами был дома. Но с другой стороны – ты же знала за кого замуж выходишь. И все мои доводы, что это же моя учеба, что от того, как я выучусь, зависит моя дальнейшая судьба и жизнь, не имели никакого воздействия. Кстати, и дальнейшая моя жизнь в театре тоже, в основном, была вечерней. Такая уж наша профессия. Мне уже стало понятно, что брак наш не будет долгим. Вероятно, так же считала и моя жена. Однажды, когда я был на занятиях в консерватории, жена тихо собрала вещи, взяла Василису и переехала к своей маме. На этом наша история закончилась. Да, быть женой артиста – это очень трудно.