Моя история с Агнией закончилась тогда же – и даже та древняя книга, на которую мы наткнулись в библиотеке и которую я выкрал, чтобы подарить на день рождения возлюбленной, не помогла сохранить наши хрупкие отношения. Позже выяснилось, что это была копия (поверить, что нам попался оригинал, мы не могли) так называемой Рукописи Войнича – мистического артефакта, созданного в эпоху раннего Возрождения неизвестным автором на неизвестном языке на основе столь же неизвестного алфавита. Манускрипт изобиловал иллюстрациями выдуманных животных, растений и звёздных систем, но предназначение и содержание его было туманно. Более точной метафоры для нашего с Агнией совместного будущего и представить было нельзя, ведь оно тоже скрывалось за плотной белой пеленой. Очевидно, моя возлюбленная хотела большей определённости, которую я дать ей не мог, не желая становиться узником отношений на расстоянии: они ни к чему хорошему не приводят. Поэтому, когда я сообщил ей, что уезжаю, Агния послала меня ко всем чертям, заставила вернуть подаренную ей книгу библиотекарю (оказалось, тот даже не знал, что эта мистическая хрень числится в их каталоге, что было вдвойне странно), а после ушла в игнор, не реагируя на мои бесконечные звонки, сообщения и несколько пьяных полуночных визитов к её подъезду.
Мы переехали, причём не куда-нибудь, а в Москву – не знаю каким образом, но отец получил значительное повышение по службе, обменяв гарнизон закрытого уральского городка на гарнизон подмосковный, а потом и на Министерство обороны. Уйдя на пенсию спустя три года, он совершит ещё один трансфер – в роботосферу, и станет главным технологическим подрядчиком Вооружённых сил РНКР. Но тогда об этом никто не подозревал, и в первую очередь он сам. Вообще, отец всегда мечтал о космических войсках и пошёл бы туда, если б они не были так бездарно проёбаны, что даже китайцы не смогли с этим помочь. И вот, пока Жёлтый Дракон и коллективный Запад неистово покоряли Солнечную систему и натурально делили Луну и Марс, развивая на них добычу новых видов топлива и отправляя первых поселенцев в мини-колонии, мы оставили попытки покинуть родную тюрьму и решили заново построить в ней тоталитарное государство, уже в других, более технологичных декорациях.
– Антон, теперь вы знаете всё, чтобы закончить работу. Действуйте.
Гоголь-центр – один из немногих московских театров, доживших до наших дней (сегодня гражданам РНКР не то чтобы до офлайн-сеансов окультуривания, а для всего остального есть РосТВ и РосПоиск). Нельзя сказать, что жизнь Центра была безоблачной: театр не раз подвергался критике власть имущих, обвинялся в «наглой пропаганде чуждых русскому народу западных либеральных ценностей» (за что и получил антипатриотическое прозвище Гугл-цербер) и прочих смертных грехах. Даже на арест своего руководителя за якобы финансовые махинации театр отвечал гордо поднятым занавесом и регулярными аншлагами, пока в один прекрасный день не был закрыт. Уже через полгода некогда самая дерзкая и свободолюбивая театральная площадка страны открылась, но с полностью перекроенными репертуаром (классические отечественные спектакли) и руководством (классические отечественные чиновники). Даже название менять не пришлось: оно полностью соответствовало новой парадигме старорежимного театра – «Обратно в великое прошлое».
Судя по электронной афише, единственной постановкой нынешнего ГЦ вот уже какую неделю оставался спектакль «Что делать?» по Чернышевскому. А я даже без моей всевидящей линзы знал, что мне нужно делать – здесь и сейчас.
В мрачном тёмном холле я подошёл к стойке информации, за которой сидела безучастная ко всему на свете молодая брюнетка со строгим прямым каре: рассеянный взгляд скользил по тончайшему изогнутому экрану, служившему продолжением стола.
– У меня тут встреча с вашим главным. Скажите, что курьер из
– Здравствуйте. Сожалею, но вы опоздали. Режиссёр уже ушёл на репетицию спектакля. Давайте я за него получу, – сказала она, даже не подняв глаз.
– Так не выйдет. Конфиденциальный груз. Уверен, что он меня ждёт. Свяжитесь с ним.
Брюнетка нехотя перевела взгляд на меня. Глаза у неё были по последнему писку пластической хирургии: левый – обычный славянский, а правый – узкий азиатский (даже биомода демонстрировала тесную дружбу наших народов). Сначала девушка дежурно мне улыбнулась, но после обратила внимание на мой новый глаз – и по лицу её проползла скользкая змейка отвращения (видимо, я выглядел совсем неважно). Поколебавшись секунду-другую, она дотронулась тонким указательным пальцем до мочки уха, дождалась ответа и заговорила:
– Матвей Александрович, курьер пришёл… Хорошо, сейчас проведу.
Ещё раз нажала на мочку уха, чуть слышно недовольно вздохнула и встала из-за стола.
– Пройдёмте, пожалуйста.
Я двинулся за ней через огромный пустой холл, в котором кое-где были расставлены странные кинетические фигуры – антропоморфные тела, созданные из неизвестного мне полупрозрачного материала. Когда мы проходили мимо, они автоматически оборачивались в нашу сторону и тянули к нам длинные руки, при этом их гримасы менялись от грустных к радостным, от умиротворённых к свирепым. Выглядела эта инсталляция устрашающе, особенно после пережитого, но я старался не подавать виду и следовал за брюнеткой, сконцентрировавшись на её красивом молодом теле, упрятанном в узкое белое платье. На её шее, сзади, аккурат под каре, располагался маленький, еле заметный овальный выступ. Я знал, что это за штука: нажав на неё, разработчик (и только он, ведь система распознавала гостя посредством двухфакторной идентификации – по отпечатку пальца и специальной голосовой команде) мог деактивировать андроида, переведя его в спящий режим и получив доступ к заводским настройкам. В общем, брюнетка была дорогущим китайским биороботом, совсем как Наталья – не удивлюсь, если моя же корпорация её и собирала. Я вспомнил, как она меня встретила: холодная отстранённость, наглый взгляд, пренебрежение и даже отвращение. И понял, что этот психотип был заложен в машине сознательно: он придавал характеру особое правдоподобие. Ведь только человек мог быть столь нерационален и противоречив: встречая гостя, явно и намеренно не проявлять к нему ни малейшего уважения и даже, наоборот, всем видом это самое уважение отрицать. Уж очень естественно – того и добивались.
Мы пересекли холл и остановились у широкой двери, которая практически полностью сливаясь со стеной, была совершенно незаметна издалека. Едва робот дотронулась до её поверхности, створки бесшумно разъехались в стороны, и мы вошли внутрь. В центре амфитеатра была огромная сцена-платформа. По периметру её сидели преимущественно молодые люди в одинаковых светлых кимоно – прямо на полу, в позе лотоса или подложив под себя одну ногу – и наблюдали за происходящим в середине сцены. Здесь стоял адресат – большой грузный человек – и что-то еле слышно, медитативно говорил собравшимся. Лица его я не видел, но плотное чёрное кимоно с тёмно-бордовым поясом выдавало приходского учителя (или, как говорили ортодоксальные верующие, Мастера). Эта светско-религиозная профессия появилась лет двадцать назад, когда наша церковь официально объявила о синтезе двух религий – православия и даосизма, который (спасибо мигрантам) в последние годы всё увереннее распространялся на территории РНКР. Такой поворот событий на самом деле был вполне логичен. Церковь знала, как угодить власти: глобальное воссоединение с Китаем несло стране новую национальную идею («Пора забыть о западном сиюминутном и вернуться к восточному вечному»), закрепить её следовало не только законом мирским, но и промыслом Божьим. Кроме того, таким образом церковь поддерживала сложившийся протекторат Дракона и драгоценного КриптоЮаня. Во время и после Великой Антизападной войны мир рядового гражданина кардинальным образом менялся, а вместе с ним трансформировалась и вера.
Один из сидящих ко мне лицом чуть заметно поднял руку и жестом поманил к себе. Я кивнул и, обойдя сцену против часовой стрелки, аккуратно, стараясь не мешать аудитории, присел рядом с ним, молодым худощавым парнем с короткой стрижкой и босыми ногами. Отсюда мне открылось лицо Мастера: оно было тяжёлым и текстурным, будто поверхность Марса, изрытая сотнями глубоких каналов, по которым когда-то струилась жизнь, но сейчас высохших до основания. Клиновидная седая борода делала его похожим то ли на старорусского барина, то ли на китайского учителя кунг-фу. Глаза Мастера, ещё крепкого как телом, так и духом, были закрыты, а губы беззвучно шептали неведомые молитвы, мантры и заклинания. Спустя несколько минут он словно ожил: распахнул веки и заговорил, причём неожиданно раскатисто и громогласно, чеканя каждое слово своего манифеста подобно актёру из старых советских фильмов:
– Будущее! Оно светло, оно прекрасно! Говори же всем: вот что в будущем, будущее светло и прекрасно! Любите его! Стремитесь к нему! Работайте для него! Приближайте его! Переносите из него в настоящее, сколько можете перенести! Настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в неё из будущего. Стремитесь к нему! Работайте для него! Приближайте его! Переносите из него в настоящее всё, что можете перенести.
Ученики, затаив дыхание, внимали речи учителя, жадно хватая выпускаемые им на волю слова и смыслы. Когда же Мастер закончил свою короткую, но яркую речь, слушатели все как один опустили головы и закрыли глаза, будто стараясь впитать услышанное без остатка.
Прошло несколько минут, и Мастер заговорил вновь:
– Хорошо. Повторите друг другу, следуя по часовой стрелке. Вернусь – проверю.