Эту сцену и я хорошо помню. Движения Евстрюкова лихорадочны, он спешит занять место в проходящем мимо санпоезда отряде. Таня Теткина кричит: «Игнатьич! Как же мы без тебя?» Но он не оглядывается, поправляет шашку, не знает, куда деть седло…
«Дурень, это ж пехота, куда ты с седлом?» – говорит ему кто-то из солдат, но Евстрюков не слышит, занимает его совсем другое – не отстать, идти туда, со всеми, в бой, и тогда сомнения отступят…
Красноармейский отряд кажется нам потоком революции.
Евстрюков подчиняется ритму марша. Поток поглощает его, уносит…
«У Анатолия шло постоянное внутреннее накопление, поэтому он оказывался готовым к тому, чтобы играть разные роли, – говорит Кононов. – Он много читал, размышлял, поэтому, когда получал новую роль, то был готов на новые траты душевных сил. Самое главное для него было – это работа. Ради роли он бросал насиженное место, уезжал. Так он оказался в Новосибирске, потом в Таллинне. Он знал, что я мечтал сыграть Эрика Четырнадцатого в пьесе Стриндберга. Уговорил режиссера, дал мне телеграмму. Я прилетел в Таллинн. Спектакль поставить не удалось, зато нам удалось встретиться, вдосталь наговориться.
В обычной, бытовой жизни он был просто беззащитен. Приедет на съемку, ему скажут: “Нет мест в гостинице”. – “Ну и не надо”, – ответит. Другой бы все перевернул, а Толя – улыбнется как ни в чем не бывало…
Не секрет, что работать в кино сложно, сложно и сберечь в себе лучшие качества, “не растерять их на дороге жизни”, по выражению Гоголя. Никакая грязь, никакие дрязги не приставали к Анатолию – он перешагивал через них, шел своей дорогой.
На мой взгляд, он больше принадлежал кино, чем театру. Кинокамера лучше передает жизнь души, оттенки переживаний человека, что было особенностью актера Солоницына. Душа его была открыта всему доброму, прекрасному, высокому.
Я был рад каждой встрече с ним, потому что невольно как бы заряжался от него новой энергией. Да я ли один?
Это не дружба. Это выше дружбы. Это духовное проникновение друг в друга. Дружба – это более низкая категория, по моим понятиям. Со временем, может быть, люди найдут слово для определения таких отношений, а пока слово еще не найдено.
Я определяю эти отношения словом “притяжение”. Мы находимся далеко друг от друга, на каком-то расстоянии, но мы понимаем друг друга, мы тянемся друг к другу…
Притяжение… Нити его – самые крепкие, самые надежные в отношениях между людьми».
Сокровенный смысл «Андрея Рублева»
После того, как, наконец, фильм «Андрей Рублев» вышел на экраны страны, и я смог его посмотреть, впечатление было столь сильным, что память о нем навсегда осталась в моем сердце.
Время от времени я вновь возвращаюсь к этой картине, по праву занявшей свое место среди лучших классических произведений киноискусства всех времен и народов.
О том, какие преграды были на пути фильма к нашему зрителю, написано немало, и я не буду повторяться. А вот о сокровенном смысле и тайне преподобного Андрея Рублева, к которой прикоснулись и Андрей Тарковский, и Анатолий Солоницын, и некоторые другие создатели фильма, если и сказано, то как-то вскользь. Или говорится в «общечеловеческом» плане, а не в христианском, православном понимании смысла картины. А именно подход с этой позиции дает понимание сокровенного содержания фильма.
Непонимание, или сознательное замалчивание сути фильма неудивительно: фильм выходил во время безбожного режима коммунистической партии. Это потом либеральные реформы привели к признанию творчества Тарковского, его восхвалению.
Но о религиозном смысле «Андрея Рублева» опять предпочли умолчать даже самые серьезные наши критики. И потому позволю себе остановиться на этой теме, так как она чрезвычайно важна для понимания творчества и Андрея Тарковского, и его любимого актера.
Сначала, хотя бы кратко, надо сказать о самом великом русском иконописце и иконописи.
Об Андрее Рублеве биографических сведений очень мало.