Днем, если исполнительница главной роли была готова работать (Тейлор ее фантасмагорический контракт, по которому она получала сто двадцать пять тысяч долларов в неделю, разрешал не сниматься в период месячных; а потому “месячные” у артистки, опровергая медицинскую теорию и практику, случались каждые пару недель), группа работала, а вечером в тишайшем – до того – Лакко-Амено разыгрывался один и тот же спектакль: из номера мисс Тейлор раздавались крики, брань, звуки бьющейся посуды, а потом артистка фурией выскакивала на балкон и швыряла в Тирренское море одежду партнера. Белые медузы рубашек и трусов Бертона заполоняли небольшую бухту.
Чуть позже, в момент затишья, происходило ожидаемое: рыбаки, уже стоявшие на берегу наготове, прыгали в свои лодки и шли к стенам отеля вытаскивать улов. Дальше рубашки и исподнее, напитанное морской водой, доставлялось по домам, рыбацкие жены стирали, а утром гладили всю эту конфекцию, и уже к завтраку упакованная стирка возвращалась в гостиницу и обменивалась на соответствующие случаю чаевые. И так – изо дня в день, покуда на Искье шли съемки “Клеопатры” и пока отношения звезд развивались в жанре неаполитанского сериала.
Искитанских фотографий 1962 года, слава богу, довольно много. Студия прислала Берта Штерна, главного голливудского портретиста (того самого, который в том же году провел последнюю фотосессию Мэрилин Монро), и тот наснимал – кроме, собственно, съемочной хроники, кучу парных портретов Лиз и Дика. Вот они прибывают на Искью 15 июня 1962 года на катере, а вот загорают на крыше того же катера несколькими днями позже, и Ричард нависает над Элизабет, и сейчас случится долгий поцелуй, а вот Тейлор в смешной шапочке плавает в море, а Бертон ее догоняет, а вот снова катер, он пришвартован к молу, прикрывающему от волн гостиничный пляж L’Albergo della Regina Isabella, а сегодня и сам служит пляжем, на нем расставлены шезлонги и зонтики, крытые тростником, а еще – она в чем-то вроде короткого комбинезона, он – в белых рубашке-поло и брюках, а чуть позже – она во всём белом, он – в рубашке апаш и свободных брюках, она держит его под правую руку, в левой – сигарета, они идут от отеля к площади Святой Реституты в Лакко-Амено. Или моя любимая карточка, цветная, в отличие от остальных: она – на спине, голова повернута к камере, вокруг глаз – сложный макияж в стиле Клеопатры, он – в камеру не смотрит, он увлечен процессом тления своей сигареты, между ними – пачка красного Marlboro, золотая зажигалка, снятые с руки часы. Она улыбается широкой открытой улыбкой, он, судя по всему, рассказывает что-то смешное. Им очевидно хорошо вдвоем: и камеру Штерна, и его самого они не замечают, на игру всё это не похоже. И еще сотни кадров. И это при том, что она в то время была замужем, он – женат, и что общество еще не научилось быть толерантным, и что Ватикан вопил о неприличном поведении заграничных звезд, дающих плохой урок, и даже конгрессмены США (да!) призывали конгресс разобраться с адюльтером на съемочной площадке. И самое смешное, студия не знала, как себя вести, бонзы не понимали, хорош для судьбы картины вот этот конкретный скандал, занимавший первые полосы всех таблоидов мира, или возмущенные промискуитетом домохозяйки будут саботировать просмотры? И даже первая домохозяйка страны, Жаклин Кеннеди, интересовалась происходящим, просила держать ее в курсе и жадно читала журналы, публиковавшие хронику развития отношений Лиз и Дика; ее – примерно во время карибского кризиса – интересовал лишь один вопрос: женятся ли звезды. Мир помешался на этом романе, первый же кадр с поцелуем звезд – был сделан в Риме, на выходе из одного из павильонов Cinecitta папараццо Элио Сорци, проведшим весь день в укрытии, под припаркованной машиной, – послужил ответом “да” на вопрос года, ну а потом посыпались фотографии с Искьи, и вопросов не осталось вовсе. Развод обоих со своими супругами и их первые женитьбы были лишь делом времени.
В те же времена в отеле довольно часто, но не во время съемок “Клеопатры” (сцена бы не выдержала двоих) появлялись великие итальянки – Анна Маньяни, Софи Лорен, Джульетта Мазина. Их именами, как и именами Тейлор и Бертона, названы лучшие номера отеля. Побывал в L’Albergo della Regina Isabella и Кларк Гейбл, и Чарли Чаплин, и, понятно, Альберто Сорди. И конечно, Лукино Висконти, хотя ему останавливаться в гостинице Риццоли было без нужды, в нескольких километрах от Лакко-Амено, в горах, у Висконти была вилла La Colombaia; в парке, окружающем виллу, как того хотел режиссер, захоронен его прах. Отель был средоточием dolce vita, на Искье тогда не надо было как-то специально проводить кинофестивали, звезды и так приезжали к Риццоли: Кампания была итальянским ответом Калифорнии, Искья – чем-то вроде Малибу, L’Albergo della Regina Isabella – Chateau Marmont и The Beverly Hills Hotel вместе взятым.
Впрочем, эпоха Риццоли однажды закончилась. Незадолго до смерти (в 1970 году) продюсер Феллини и Антониони продал гостиницу семье Каррьеро, которой предприятие принадлежит и по сей день. В L’Albergo della Regina Isabella начались новые времена, потому как при Каррьеро главным постояльцем отеля стал L’Avvocato, всемогущий владелец Fiat Джанни Аньелли. Одетый с невероятным вкусом и изрядной долей экстравагантности, чуть прихрамывающий после нескольких аварий, герой-любовник с королевской кровью (мать Джанни была принцессой Бурбон дель Монте), хозяин половины Италии, – Аньелли любил Искью и L’Albergo della Regina Isabella, посещая отель при каждом удобном случае. Вернее, при каждой возможности. И опять же – апокрифическая история: у Адвоката в гостинице был любимый номер и любимый массажист – Сальваторе. Не просто массажист, а доверенное лицо, исповедник и редкий друг. Именно ему, Сальваторе, Джанни Аньелли звонил в том случае, когда хотел провести пару дней на Искье:
– Добрый день, могу я поговорить с Сальваторе, массажистом?
– Добрый день, синьор?..
– Джанни, Джанни Аньелли.
Дальше чуть живая телефонистка соединяла абонента Аньелли с массажистом, тот выслушивал патрона и несся к хозяину отеля предупреждать о прибытии гостя. Из любимого номера выпроваживали гостей, делая им предложение, от которого те не могли отказаться, Сальваторе расчищал свой график, и отель замирал в ожидании Адвоката. Который мог прийти на своей яхте, мог прилететь на вертолете или просто материализовывался из воздуха. И только одна жертва требовалась от Сальваторе – не упоминать в присутствии владельца “Ювентуса” команду “Наполи”. И вообще любую другую команду.
Сальваторе я застал, попав на Искью в первый раз, лет пятнадцать назад. Старик был бодр и силен, каждое утро он приходил на работу; как и во времена Аньелли, у него было множество постоянных клиентов, ради него приезжавших в отель. Он и теперь еще жив и даже иногда заходит проведать своего сына, который тоже массажист. И который делает с людьми ровно то, что на протяжении шестидесяти лет делал Сальваторе: сначала обмазывает ноги, поясницу, живот и спину клиента разогретой до сорока трех градусов искитанской грязью, потом отмывает эту грязь термальной струей, бьющей из шланга, затем засовывает размякшее тело в ванну с бурлящей вонючей водой, а по окончании экзекуции массирует огромными борцовскими руками тело; массирует без сантиментов, безо всякой там эзотерической глупости, честно, как учил отец. Нет, в термах L’Albergo della Regina Isabella есть и разные тайские-балинезийские массажисты – место-то модное; есть косметологи, есть те, кто умеет делать массаж горячими камнями и поющими тазиками, есть даже пара индусов, умеющих капать масло в третий глаз, но даже дамы в Chanel почему-то предпочитают парней старой школы, вот этих, без экивоков, учеников старика Сальваторе. Парням под стать кабинеты: никакого полусвета, ни капли гламура, только кафель на стенах, больничный свет и байковые одеяла, которыми укрывают в момент принятия грязей. А сами грязи – бурое золото Искьи. Говорят, их выдерживают в специальных бассейнах с термальной водой на берегу моря, чтобы они напитались воздухом, чтобы колонии микроорганизмов смогли превратить обычную грязь в лечебные грязи, чтобы магия заработала. И она, магия, работает. Особенно когда представляешь себе обмазанную в районе поясницы Элизабет Тейлор, укутанного байковым армейским одеялом Ричарда Бертона, лежащего в ванной Чарльза Спенсера Чаплина, мятого огромными руками Сальваторе Джанни Адвоката Аньелли. Магия – она же как раз про это, не про грязь, конечно, и не про грязи, а про то, что ровно в этой ванне лежал Чаплин, и что на этом столе Сальваторе делал массаж Аньелли, и что грязи всё те же, и что L’Albergo della Regina Isabella, отель, отметивший в прошлом году шестидесятилетие, всё так же смотрится в тирренские воды, и что рыбацкие лодки всё так же швартуются в небольшой бухте, отгороженной молом, который был возведен еще Риццоли, и что, выбрось вы из окна белые рубашки, им не дадут утонуть, кто-нибудь их обязательно выловит, выстирает и нагладит, прежде чем отдать консьержу отеля.
Дмитрий Воденников
У меня была вобла
Личный опыт
Когда-то у меня была вобла. Обычная вобла. Кто-то принес, подарил, воблу не съели. Она лежала на подоконнике в кухне, сияла на солнце, темнела в сумерках.
И вдруг у меня получилась игра. Я стал носить ее по Москве (завернутую в пакет: вобла же пахнет, слегка-слегка, солоноватой кожей, призрачным солнцем, умершим морем) и фотографировать в разных местах. Вобла побывала в Третьяковской галерее на Крымском валу, поглазела на Кремль (пустыми мертвыми глазами), засветилась этими снимками в фейсбук. А потом я решил ее отпустить.
Но не тут-то было.
Не дали ей уплыть в равнодушные волны с того же Крымского моста.
– Я возьму ее в Токио. Я возьму ее в Париж, – говорили мне люди.
Но где-то между Токио и Амстердамом, когда один участвовавший в стихийном флешмобе передавал ее другому участнику (а я только дирижировал), в пост про очередную передачу воблы пришел человек.
– Я возьму ее в Берлин, – написал он мне. – Дмитрий! Если вы подъедете к Белорусскому вокзалу. Я как раз поеду в Берлин в мягком купе. Приезжайте в восемь вчера на вокзал. Если хотите, я могу и вас сразу туда взять. У вас же есть виза?
– Вобла уже не у меня, – ответил ему я. (Я устал и мне никуда не хотелось.)
