– Так-то да.
– Думаю, я смогу себе позволить.
Будто в руках моих не вилка, но кадило – стряхивая воду на пол, я освящаю забытую богом гостиницу. В ресторане уже всё готово – на столе рюмка водки, тарелка посикунчиков и свеча (пятьдесят рублей в счет).
– А вы как подниматься-то в монастырь будете? Так-то там всё перекрыто.
Это я знаю, женщина права. Монастырь стоит на пике горы, гора (дура) вымахала на территории горнодобывающего завода. Завод принадлежит проводящему полжизни в нейтральных водах олигарху. Раньше можно было забраться на машине, но служба безопасности завода перекрыла все подъезды к святилищу, отрезав местных буддистов от мирской жизни. Вопрос серьезный – буддисты мешают добывать руду.
– На снегоходах, – отвечаю я.
– А-а-а… Так-то, конечно, да.
– Ну а что местные говорят? Будут отстаивать монастырь?
– Так-то надо бы, конечно. Он у нас градообразующим стал. К нам туристы теперь приезжают, всякие дивлиперопелы из Москвы. Поднимаются туда, по доске катаются…
– Это простирание…
– Так-то не знаю, что они там стирают, но что по доске катаются – видела, по телевизору показывали. Короче, монастырь нам, конечно, нужен, а заступаться за него никто не будет, кому проблемы нужны? Еще водки налить? – Да, только вы ее вынесите, что ли, на улицу.
Всю ночь я не могу уснуть. В номере душно. Пытаясь открыть окно, я вырываю ручку. В конце концов ложусь в ванной. Здесь, кажется, не так жарко.
На завтрак капучино и посикунчики. После – получасовой подъем в гору. За рулем снегохода какой-то бесстрашный щенок. Вероятно, он еще ни разу в жизни не ловил пень. Судя по всему, часто общается с буддистами, во всяком случае, смертью его не напугать. Снегоход болтает, по маске то и дело лупят тонкие ветки. Когда мы наконец добираемся до монастыря, взору моему открывается невероятная красота. Среднестатистический москвич сказал бы так: неподвижная, укрытая снегом Тоскана. Впрочем, медведевская оттепель закончилась, кто теперь ездит в Тоскану? Ветер теребит разноцветные флажки, у меня сводит живот.
Я сижу в самом живописном туалете на свете: в деревянную будку с окошком натурально вплывают молочные облака. Какой-то монах спрашивает: как скоро мы начнем беседу? “Как бог, в которого вы не верите, пошлет, дружище, как бог пошлет. Пять минут, дай мне еще пять минут!”
Я узнаю, что глава общины ругается матом, служил в Афганистане и отрицает холокост. Во время интервью, с удовольствием поедая тушенку, он заявляет, что сноса монастыря не боится, а у меня живой ум. Выпив три чашки крепчайшего чая, я выхожу на улицу. Сейчас мне нравится мерзнуть и смотреть на разбивающиеся о мое лицо облака. “Русский буддизм, – с улыбкой думаю я, – самый суровый и бескомпромиссный буддизм в мире”.
Вечером я возвращаюсь в гостиницу. Номер тот же. Я здесь уже бывал. Искусственные цветы и розовые покрывала. Если в этих краях и следует что-то запрещать, то только попытки “сделать красиво”. Я подхожу к холодильнику. “Вятка”. Нет, такого у нас не было. Никогда. Холодильник пуст, но в морозильной камере имеется прейскурант. Звонить бесполезно, я спускаюсь на вахту.
– Могу я попросить пиво? Мне сейчас очень нужно!
– А у вас в номере нет?
– Черт, зачем вы спрашиваете, если знаете, что там вообще ничего нет!
– Ну, нет и нет! Чего вы так кипятитесь-то?