Не могу поверить, что я забыла. Где-то между скорбью по маме, склеиванием сердца и попыткой продать дом это вылетело у меня из головы.
Бретт встряхивает коробку. — Возьми.
Он будет держать меня здесь, пока я не возьму.
Я беру ее у него и открываю крышку.
Раздражение пробегает по моему позвоночнику. — Что это?
— Кулон.
— Нет, я имею в виду, что это, Бретт? Мы же расстались, помнишь?
Он вздыхает, как будто это я веду себя неразумно.
— Блейк, не будь такой. Прошло уже около четырех месяцев с тех пор, как… Ну, ты знаешь. Тебе не кажется, что нам пора забыть об этом?
У Бретта есть эта раздражающая привычка преуменьшать то, что произошло. Если послушать его, можно подумать, что я держу над его головой что-то несущественное, например, не вынесла мусор однажды ночью.
— Позволь мне напомнить тебе, — говорю я. — Ты изменил мне. Прямо здесь, в этом баре. В твоем офисе. С Мелиссой.
Мне нравилась Мелисса. Конечно, она немного взбалмошная и заносчивая, но она всегда была добра ко мне. Мы проработали вместе два года, и я считала ее человеком, которому можно доверять.
Очевидно, мои суждения о характере людей серьезно нарушены.
Одна мысль о том, как они вдвоем разыграли меня, вызывает во мне жаркую волну ярости.
На его лице появляется нечто, напоминающее гримасу. — Я скучаю по тебе.
Я молча смотрю на него.
Когда я умолкаю, он меняет тактику. Он проводит пальцами по своим струящимся, тщательно вымытым светлым волосам и говорит: — Весь день и ночь я думаю о тебе. О том, как я все испортил.
О чем он думал, когда занимался сексом с Мелиссой? Уж точно не обо мне. Я вошла к ним через два месяца после смерти мамы. Он прекрасно знал, как сильно я переживаю горе, и, очевидно, не заботился обо мне настолько, чтобы держать свой член в штанах.