И вот наступило пятнадцатое ноября. Погода в этот субботний день выдалась неважная: с раннего утра плотные и тяжелые тучи сгустились над городом и погрузили его в мрачную атмосферу. Мост Золотые Ворота и остров Алькатрас были едва различимы в тумане, а ветер валил прохожих с ног. Именно в такие хмурые дни Сан-Франциско отвечает своему прозвищу – город туманов.
Для меня же Сан-Франциско красив в любую погоду, в любое время года. Я люблю этот свободный, терпимый, своенравный город и не хотел бы жить в другом месте. Обаяние и душевная атмосфера Сан-Франциско очаровали меня с первых дней нашего знакомства, и с каждым годом он нравится мне все больше. Многоликий благодаря своему населению и культуре, этот необычный прибрежный город напоминает большой оркестр, в котором гармонично сливаются в единую мелодию сотни звуков и голосов.
Я люблю часами бродить по улочкам, убегающим вверх и вниз по холмам Сан-Франциско. Мне нравится любоваться белой пеленой туманов, окутывающих город мягкими молочными облаками, и наблюдать за разноцветными парусами яхт, рассекающих сине-зеленые воды Тихого океана; а на закате дня меня восхищает мост Золотые Ворота, напоминающий грандиозную арфу, на которой боги ветра играют только им известные мотивы.
По дороге в студию я задумался об искусстве. С детства мир искусства ассоциируется у меня с праздником: эмоциональный, яркий, мимолетный. С трепетом ждешь встречи, с грустью расстаешься. Один немецкий писатель восемнадцатого века очень точно выразил мои мысли: «Искусство если не хлеб, то вино жизни»[17]. В самом деле, разве можно прожить без театра, кино, живописи и музыки? Исчезни завтра эта радуга красок, гармония слов, симфония звуков – и наша жизнь превратится в жалкое прозябание.
Языку искусства не требуется переводчик, оно понятно всем, потому что является воплощением чувств и фантазий людей, которые дарят нам картины, спектакли, стихи, песни; это самовыражение человека и отражение мира, который видит он. Я думаю, что прелесть искусства – в его абсолютной свободе: мы можем творить что душе угодно, равно как все мы вольны понимать и трактовать его по-своему, а в результате разного восприятия и различных точек зрения рождаются кумиры и их поклонники.
Я преклоняюсь перед талантом художников, музыкантов, актеров и писателей. Именно эти творческие личности, как никто другой, умеют видеть прекрасное, интересное и уникальное; они обогащают наш внутренний мир, заставляя искать ответы на вечные вопросы – о добре и зле, любви и смерти, вере и Боге. Я не знаю, сможет ли духовная красота, о которой писал Достоевский, спасти мир, но хочу надеяться, что она делает его чуточку добрее.
Самих же людей искусства отличают эксцентричный стиль, свободные нравы и неортодоксальные взгляды на жизнь. От слова «богема» веет чем-то таинственным и запретным, чем-то, выходящим за пределы размеренной мещанской жизни. Однако история и происхождение этого понятия не столь романтичны. Во Франции девятнадцатого века богемой называли людей творческих профессий. Вечно неимущие и неустроенные, еще не получившие признания, они были вынуждены селиться в бедных цыганских кварталах и, подобно цыганам, вели кочевую жизнь, не имея стабильной работы и жилья.
Прошло время; многое изменилось, а слово осталось. Несмотря на то что сегодня в мире искусства немало успешных и состоятельных людей, в современном обществе по-прежнему гораздо больше непризнанных гениев, и даже в Голливуде слава и богатство – исключение, а не правило. Для лавров победителя одного таланта, увы, недостаточно. Но как бы то ни было, мир богемы волнует, интригует и завораживает людей, потому что большинству он видится как вечный праздник жизни, где течет рекой шампанское и не стихают аплодисменты.
Добравшись до места, я с трудом нашел парковку. Погода все еще капризничала; порывы ветра усилились; накрапывал дождь, так что я поспешил к дверям галереи.
«Студия 33» разительно изменилась с моего весеннего визита, и в тот вечер она была больше похожа на стильный ресторан. Хотя картины и фотографии по-прежнему доминировали в декоре интерьера, стеллажи сменили небольшие столики, при входе появился импровизированный мини-бар, а по центру – большой шведский стол, украшенный цветами.
К моему удивлению, народу собралось много. Несмотря на скромные габариты галереи, гости ухитрились прекрасно расположиться в двух залах. Не было сомнений, что большинство приглашенных – богема. Стиль одежды, манеры и речь ясно говорили о том, что присутствующие – люди творческие.
Кроме владельца галереи и его сына, я никого не знал, причем с Робертом Миллером разговаривал только по телефону, а с его сыном Джеком виделся лишь один раз. Я решил, что лучше обратиться за помощью. Мое внимание привлекла женщина в строгом деловом костюме, которая разговаривала с официантами. Я подумал, что она точно знает, как мне найти хозяина. Действительно, дама сразу проводила меня к Миллеру.
Роберт оказался мужчиной среднего роста с тонкими, заостренными чертами лица, слегка вьющимися волосами и бородой. Мы обменялись приветствиями, я поблагодарил его за оказанную услугу, и Миллер подвел меня к женщине в элегантном черном платье чуть ниже колен, которое дополняли высокие шпильки. Ее светлые волосы были изящно уложены в красивую прическу, а тонкое запястье украшал браслет. В одежде не было ничего лишнего, и при этом все к месту. Видимо, готовясь к вечеринке, Полина взяла на вооружение принцип «меньше значит больше».
– Полли, я хочу познакомить вас с Майком Стивенсоном, журналистом из «Сан-Франциско Кроникл». Он спрашивал меня о ваших работах, вот я и подумал, что этот вечер – самое подходящее время представить вас друг другу.
– Какой сюрприз, Роберт! Очень приятно, Майк, – приветствовала меня незнакомка, расплывшись в улыбке, будто мы были старые друзья.
– Взаимно, Полли. Очень рад познакомиться с вами.
Оказавшись наконец лицом к лицу с Полиной и услышав ее голос, я тут же вспомнил аэропорт Майями и галерею в Денвере. Вне всяких сомнений, это была она – женщина, которой я вернул забытую в баре книгу, и автор понравившейся мне фотографии.
– Ну, желаю вам хорошо провести время. И обязательно попробуйте пирожные! Я специально заказываю их в кондитерской моего друга, они потрясающе вкусные.
– Благодарю вас, Роберт. Я вам крайне признателен, – ответил я, и мы с Полиной остались наедине.
На ее лице я без труда читал удивление, искренний интерес и любопытство.