Придя к Гене домой, мы тут же забрались в кровать.

Через два часа, лежа на плече Гены, я пила шампанское и смотрела в потолок, ни о чем не думая, только ощущая сладость момента.

Гена закурил сигару, посерьезнел и растерянно посмотрел в темное окно.

— Знаешь, никак не могу поверить в поступок Галины. У нас всегда были отличные отношения, я помог вылечить ее сына… Правильно говорят — не сделай добра, не получишь и говна.

Повернувшись, я поставила бокал с шампанским на грудь Гены.

— Дорогой, у вас тут сместились понятия. Не обижайся, но что вы здесь делаете, в Зоне? Людей гробите! И тех, кто работает, и тех, кто их охраняет.

Гена перехватил у меня бокал с шампанским и переставил на тумбочку у кровати.

— Мы делаем лекарство против старения для нормальных людей.

Я аж подпрыгнула от возмущения.

— Для нормальных? И ты говоришь о тех нескольких тысячах людей на земле, которые в состоянии платить по миллиону за пару упаковок ампул? Да большая часть среди них мерзавцы, не желающие знать о голодных смертях, о болезнях, об уродствах, полученных на войнах, о брошенных детях. И они ничего не делают, ничего хорошего для других. Возьми нашу Россию. Основное определение для заработанных капиталов — воровство. И вот они будут жить без болезней лет по триста… А то и больше.

Гена рассматривал мои волосы.

— Красивый цвет, русо-рыжий. В чем-то ты, Маша, права. Я с этой точки зрения проблему не рассматривал.

Поцеловав Гену в плечо, я села, закрыв грудь одеялом. Настроение изменилось.

— Геночка, вы здесь в Зоне сами психологически разлагаете людей. Безнаказанность за опытами над людьми, проводимыми годами. И то, что ваши подопытные преступники и чаще всего нелюди, не оправдание… Хотя некоторых убила бы лично.

— Суровая ты моя. — Гена потянулся целоваться, но я, выставив руку, остановила его.

— А насчет Галины и хозяйки вытрезвителя… Я через несколько лет сама стала бы такой… Обожравшейся.