— Вам денег жалко! — осуждающе воскликнуло мое пятнадцатилетнее наказание. — Ну точно! У папы такое же лицо, когда мама уходит в спа.
Еще бы у него было другое выражение лица! Невольно я проникся то ли сочувствием, то ли уважением к Майорову. Если он целыми днями терпит не только жену, но еще и болтливую дочь, то неудивительно, что он вот так на меня сорвался. Я и дня не провел в компании одной только Насти, а уже готов был голову откусить неизвестному Мустафе. Да, все дело в бесконечной болтовне. Не иначе.
— Мама всегда говорит, что мужчины трясутся над своими деньгами и над своей свободой, — изрекла Настя с видом Сократа. Ну-ну, в ход пошли традиционные женские мудрости. — Знаете, а ведь Катя чуть не плакала из-за вас.
— Что?!
— Да. Сказала, что уже давно ждет от вас предложения, — Настя сочувственно покачала головой. — Только не говорите, что я ее выдала но… У меня сердце разрывается! Бедная! Она-то надеялась, что вы все сделаете на этих выходных, а у вас и в мыслях не было! Если вы такой же, как папа, то сейчас вы, наверное, считаете в уме, сколько процедур она уже успела пройти за это время! Как не стыдно!
— Эй! — возмутился я. — Ничего я не считал. Пусть развлекается, просто… я тоже рассчитывал провести с ней время. А не лежать тут с тобой, пока она там делает массаж с этим… Мустафой…
— Значит, все-таки ревнуете, — на юном личике расплылась довольная улыбка. — Я так и знала!
Пытаться понять женскую логику — бесполезно. И неважно, сколько женщине: пятнадцать или пятьдесят. Пока я понял наверняка только одно. Катя каким-то образом почувствовала, как надо себя вести и какую карту разыграть. И решила разыграть перед Майоровыми целую мелодраму. Теперь уже я не знал, какая роль отведена мне, и что мне делать, чтобы все-таки пробить идею с тендером. Сдаться и изобразить предложение? Или продолжать историю с ссорой, чтобы Майоров проникся мужской солидарностью и за стаканчиком-другим вискарика обсудил рабочие моменты? Кому он захочет помогать — счастливому жениху или брошенному любовнику?
Ответы на эти вопросы могла знать только Катя. Поэтому когда на горизонте показался отец не в меру разговорчивого подростка, я моментально вскочил с лежака.
— Виктор! — выдохнул я с облегчением.
— О, вы тут все это время одни… — на его лице проступило сострадание. — Извините, я думал, Мила вернется раньше… Но вы меня очень выручили! Спасибо!
— Я все-таки хочу выяснить, как там Катя… После этой ссоры… Ну, знаете, не по себе…
— Ой, даже не дергайтесь, — отмахнулся Майоров. — Это их бабские штучки. Начитаются журналов… Им положено мариновать мужика, да еще и моя промыла вашей мозги… Не сомневайтесь, сейчас будет играть неприступность, а потом успокоится.
— Но пап! — встряла Настя. — Как ты можешь так…
— Не лезь во взрослые разговоры, — Виктор строго посмотрел на дочь, заставив ее замолчать. И я был ему дико за это признателен. — Мой вам совет: не прогибайтесь лишний раз. Чем дальше — тем хуже.
— Да уж, представляю… И все-таки я проверю, как она там… — я вспомнил рассказ настии и добавил: — И она, и мои кредитки…
— О, да, тут я вас понимаю… — Майоров, охнув, растянулся на лежаке. — Слушайте, — бросил он мне вслед, когда я уже развернулся. — А может, пропустим вечером по стаканчику?
Спокойно, Корчагин. Только никакой чрезмерной заинтересованности… Выдохни, сосчитай до пяти…
— Ладно, — как можно равнодушнее бросил я. — Если моя не придумает какую-нибудь ночную экскурсию.
И уже шагая к пляжным душам, я услышал за спиной смех Майорова. Он клюнул.