— Сейчас я вам все быстро расскажу.

Не надо торопиться, ведь это наш последний день.

— Да, но прошло уже много времени с тех пор, как начались наши встречи, и за этот период я осознал: то, что я считал концом истории, на самом деле вовсе не являлось таковым. Итак, перейду к сути. Я уже упоминал о галантных ужинах, которые Кортес с женой иногда устраивали для меня у себя дома? Теоретически они должны были служить для того, чтобы найти мне пару, да и практически тоже, хотя это был просто предлог для наших встреч по вечерам в субботу. И вот в одну из суббот приглашенными дамами оказались две женщины лет тридцати, недавно основавшие маленькое издательство, для которого жена Кортеса переводила какую-то популярную книгу по философии.

— Мои издательницы.

— Они самые — Сильвия и Нерея. Они мне понравились, и, как бывало обычно на ужинах, к десерту Кортес с его женой перевели разговор на дела моей конторы, чтобы я чувствовал себя как можно комфортнее. Их невинное покровительство раздражало меня, но в тот вечер я с удовольствием воспользовался им, чтобы покрасоваться, и, когда мы дошли до кофе и напитков, принялся рассказывать о Сарко и о своих отношениях с ним. Никогда прежде я не говорил об этом с Кортесом и его женой, хотя им было известно, что в юности я состоял в банде Сарко, и они знали все перипетии моей работы в качестве адвоката Сарко. В общем, мы говорили только об этом, засидевшись до двух часов ночи.

На следующий день, в воскресенье, я проснулся поздно и сразу пожалел о том, что накануне рассказал свою историю двум малознакомым женщинам. Пару раз я даже звонил Кортесу, и тот пытался успокоить меня, заверяя, что прошлой ночью я не сказал ничего предосудительного. Напротив, моя история произвела большое впечатление на издательниц. В понедельник утром мне позвонила Сильвия и поинтересовалась, можем ли мы пообедать вместе как-нибудь на неделе, добавив, что хочет сделать мне одно предложение. «Что за предложение?» — спросил я. Сильвия ответила, что расскажет мне об этом при встрече. «Ну, скажи хотя бы в общих чертах, — настаивал я. — Не томи». «Мы хотим, чтобы ты написал книгу о Сарко», — объяснила она. Едва услышав это, я уже знал, что приму предложение. Накануне я не зря рассказывал Сильвии и Нерее о своих отношениях с Сарко. Хотел убедить их в том, чтобы они сделали мне то предложение, какое я от них в результате получил. Мне было немного стыдно за свою хитрость, и, чтобы Сильвия и Нерея не догадались о том, что попали в расставленную мной ловушку, сначала отверг их предложение. Сказал Сильвии, что не представляю, как им могла прийти в голову подобная идея, благодарю их за предложение, но принять его не могу. Потом, словно нехотя, пояснил: «Понимаешь, ведь я умею говорить, но вовсе не мастер писать. Да и вообще, о Сарко уже было сказано абсолютно все». «Именно поэтому ты и должен написать книгу, — произнесла Сильвия. — О Сарко сказано все, но это ложь. Ты сам так заявил в субботу. Ты можешь рассказать о нем нечто правдивое. А что касается того, что ты якобы не мастер писать, то об этом не беспокойся: писать легче, чем говорить. Когда говоришь, то не можешь ничего исправлять, а когда пишешь — запросто. Кстати, Кортес поведал нам, что ты начал писать мемуары». Вот что сказала мне Сильвия, и только тогда я с облегчением осознал, что для нее и Нереи тот галантный ужин являлся скорее деловым, и в сложившейся ситуации моя жажда писательства удачно совпала с предпринимательским рвением начинающих издательниц. «Это не мемуары, — поправил я Сильвию, готовый перестать делать вид, будто мне вовсе этого не хотелось. — Всего лишь наброски, фрагменты, отрывки воспоминаний, и там речь идет не только о Сарко». «Не имеет значения! — с энтузиазмом воскликнула Сильвия. — Это ведь твоя книга, начал писать ее до того, как мы обратились к тебе со своим предложением. Теперь тебе остается закончить все отрывки и сшить их воедино».

Честно говоря, я тоже загорелся данной идеей. Настолько, что после обеда с Сильвией на следующий день взялся за работу и целый месяц все вечера и ночи напролет занимался написанием книги. Однако вскоре стало ясно, что это мне не под силу — прежде всего потому, что, хотя я писал чистую правду, все у меня выходило так, будто это не более чем вымысел. Я решил отказаться от затеи. Тогда-то Сильвия и предложила мне такой вариант: чтобы я рассказал свою историю другому человеку, а тот, в свою очередь, создал бы на ее основе книгу. Мне эта идея понравилась. Я подумал, что, если история правдива, то не важно, кто ее напишет, а со временем пришел к мысли, что даже лучше, что ее напишет кто-то другой, далекий от всего этого и способный вести повествование отстраненно.

— Как я, например?

— Да.

— Значит, вы предложили мою кандидатуру?

— Нет, Сильвия или Нерея. Но окончательное одобрение зависело от меня, как и определенные условия. Через несколько дней после того, как я согласился на предложение Сильвии, она позвонила мне и сообщила, что у нее есть прекрасная кандидатура на выполнение работы. На следующее утро я получил вашу книгу о преступлениях в Айгуаблаве. Раньше я не слышал о вас, но за тем случаем следил по газетам, и книга мне понравилась. В ней все действительно было похоже на правду. По крайней мере, ваша версия событий совпадала с версией судьи.

— Это было не трудно.

— Нет, но о той истории ходило много вымыслов, и меня порадовало, что вы не позволили себе соблазниться ими и не поддались искушению все это воспроизвести. Я решил, что вы не только умеете писать, но и на вас можно положиться.

— Спасибо. Должен заметить, что в моем случае в этом нет ничего особенного: просто я из тех, кто считает, что вымысел сильнее реальности, но реальность богаче вымысла.

— В общем, сейчас мы уже подобрались почти к финалу.

— Почти?

— Финал произошел пару недель назад, после нашей с вами последней встречи. Однажды, когда мы с Губау находились дома у одной нашей клиентки, которую собираемся защищать на суде по обвинению в растрате, я получил эсэмэску: «Привет, Гафитас. Это Тере. Приезжай ко мне как можно скорее». Далее адрес квартиры на улице Мимоса в Ла-Фон-де-ла-Польвора и в конце приписка: «Это над снэк-баром «Хосе и Хуан». Жду тебя». Я убрал телефон и попытался вновь сконцентрироваться на объяснениях нашей клиентки, но понял, что не в состоянии улавливать ничего из того, что она говорила, и прервал ее. «Простите, — произнес я, поднимаясь. — Возникло непредвиденное обстоятельство, мне нужно уехать». «Что случилось?» — встревоженно спросил Губау. «Ничего, — ответил я. — Заканчивай без меня, потом вернешься на такси. Завтра поговорим в конторе».

Было около семи вечера, и мы находились в Амере, поэтому в Ла-Фон-де-ла-Польвора я приехал в половине восьмого. Район произвел на меня то же впечатление, что и всегда: бедность и грязь. Но люди вокруг казались вполне довольными жизнью. Я увидел компанию детей, скакавших на пыльном матрасе, нескольких женщин, примерявших платья, вывешенные в фургончике, группу мужчин, куривших и хлопавших в такт звучавшей румбе. Я быстро нашел снэк-бар «Хуан и Хосе», находившийся на первом этаже здания с желтоватым фасадом. Припарковав машину, вошел в дом.

В подъезде я попытался зажечь свет, но лампы не загорелись, и мне пришлось подниматься в темноте, держась за обшарпанные стены. Запах на лестнице стоял отвратительный. Добравшись до двери квартиры, указанной Тере, я нажал кнопку звонка, но он тоже не работал. Я хотел постучать и вдруг заметил, что она не заперта. Я распахнул ее, миновал крошечный коридор и оказался в маленькой комнатке. Тере сидела в старом кресле, закутав ноги покрывалом, и смотрела в окно. Она сразу повернулась ко мне и улыбнулась: «Привет, Гафитас! Как ты быстро». Тере провела рукой по растрепанным волосам, пытаясь привести их в порядок, и добавила: «Почему не предупредил, что приедешь?» Я заметил, что она изменилось. Тере выглядела очень плохо: изможденная, с огромными темными кругами под глазами и выступающими скулами. Ее губы, прежде такие полные и яркие, теперь были иссохшими и бледными, и она тяжело дышала ртом. Вместо того чтобы пояснить, что я приехал так быстро, потому что она попросила меня, я спросил: «Что ты здесь делаешь?» «Что я могу здесь делать? — усмехнулась Тере. — Я тут живу, это мой дом». Однако это меньше всего походило на дом, скорее на какой-то заброшенный гараж. Стены комнаты были серые, покрытые пятнами от сырости; мебели практически никакой — лишь пластиковый стол, пара стульев и на полу, перед Тере, старый выключенный телевизор. Кроме того, на полу валялись газеты, окурки и пустая литровая бутылка из под кока-колы. Тере словно не замечала этого хаоса. Она сидела в халате, сложив руки на коленях, и под халатом у нее была видна розовая ночная рубашка. «Ты можешь ходить?» — спросил я. Тере посмотрела на меня: глаза у нее были мутно-зеленые, потухшие. «Ты не можешь оставаться здесь, — произнес я. — Где твое пальто? Мы поедем домой». «Я никуда не поеду, Гафитас, — заявила она. — Я же тебе сказала, что это мой дом». Я пристально посмотрел на нее; теперь она была очень серьезна. «Давай, — промолвила Тере, махнув рукой. — Возьми стул и садись сюда».

Я сел перед ней и взял ее за руки: они были исхудавшие и холодные. Тере повернулась к окну. Сквозь грязные стекла виднелись задворки двух многоквартирных домов, где валялись кучи мусора и выброшенного хлама. Несколько детей играли в футбол на пустыре, а еще дальше, привязанная веревкой к столбу, паслась ломовая лошадь. Небо затянули темные, похожие на скалы облака. Я спросил Тере, больна ли она; Тере ответила, что нет. У нее была простуда, но она уже выздоравливала, хорошо питалась, и ей обеспечивали нужный уход. Так сказала Тере, но, поскольку много объяснений убеждают меньше, чем одно, я ей не поверил. «Скоро придет Хулиан», — добавила она. Я не стал уточнять, кто такой Хулиан. Мы помолчали, а потом я спросил, почему она оставила меня после смерти Сарко, почему исчезла. Прежде чем ответить, Тере высвободила свои руки из моих и снова откинулась на спинку кресла. «Я не знаю, — ответила она. — Да и вообще, ты этого не поймешь». Затем, словно желая сменить тему, Тере заговорила о Ла-Фон-де-ла-Польвора. Она знала, что я бывал там по работе, и спросила, как мне район. «Как всегда, — ответил я. — Город меняется, но здесь все остается по-прежнему». Тере кивнула с задумчивым видом, провела языком по губам и улыбнулась. «Прямо как у меня», — заметила она. Я спросил, что она имела в виду. Тере пожала плечами и кинула взгляд в окно. «Что ж, — произнесла она. — Я ведь тоже пыталась измениться, правда?» Увидев недоумение на моем лице, пояснила: «Измениться, перестать быть той, кем была, стать иной. Я пыталась. Жила в другом месте, пробовала учиться, встречалась с тобой, с Жорди, да и вообще… И что? Я была идиоткой, думала, это получится. Но в результате — опять здесь». Тере сделала паузу и добавила: «На Лян Шань По». Она улыбнулась — на сей раз широко и почти весело — и, прежде чем я успел оправиться от удивления, спросила: «Ведь так ты называл район бараков?» Тере расцепила на мгновение скрещенные руки и показала на то, что находилось за окном — беспросветную нищету гетто, в котором оказались заключены после лета 1978 года последние обитатели района бараков. «Вот что осталось от Лян Шань По», — сказала она. Я ждал продолжения, но его не последовало. Тогда я заметил: «Все это, насчет Лян Шань По, было просто глупостью». Тере ответила: «Я же говорила, что ты не поймешь».