«Но я не понимаю, чем, черт возьми, ты будешь заниматься, если не станешь ходить в школу», — заметил Сарко, возвращаясь к нашему разговору. «Я уже сказал, — ответил я, — тем же, чем и вы». Сарко изогнул губы, передал мне косяк и стал смотреть на море и небо, где разливалась красноватая тьма, поглощавшая синеву. «Охренеть!» — воскликнул он. «Что такое?» — «Да ничего». — «Разве я не могу делать то же, что и вы?» «Конечно», — ответил Сарко. Я тоже повернулся к морю и небу и затянулся, а Сарко уточнил: «Конечно, не можешь». «Почему?» — удивился я. «Потому что ты не такой, как мы». Мы посмотрели друг на друга: именно этот аргумент выдвигал я перед ним в начале лета, объясняя свое нежелание грабить игровой зал «Виларо». На мгновение мне пришло в голову, что Сарко помнил об этом и решил использовать мой аргумент против меня. «Ты же не собираешься читать мне нотацию?» — улыбнулся я. Повисла тишина. Я молча затягивался, а потом наконец спросил: «Почему я не такой, как вы?» «Потому что не такой!» — бросил Сарко. «Но я делаю то же самое, что и вы», — настаивал я. «Да, почти, — кивнул он. — Но ты не такой, как мы». «Почему нет?» — продолжал упорствовать я. «Ты ходишь в школу, а мы нет, — объяснил Сарко. — У тебя есть семья, а у нас нет. Ты боишься, а мы нет». Тогда я спросил: «А вы разве не боитесь?» «Боимся, но по-другому, не так, как ты. Ты думаешь о страхе, а мы нет. Тебе есть что терять, а нам нет. Вот в чем разница между нами». Я усмехнулся, но спорить не стал. Затянулся и передал косяк Сарко. Некоторое время мы сидели молча, глядя на море и небо и слушая завывания ветра. Сделав две-три затяжки, Сарко раздавил окурок и проговорил: «Знаешь, что произошло с Колильей, как только он попал в «Ла-Модело»? Его оприходовали. Трое ублюдков попользовались его задницей. Колилья рассказал об этом своей матери, а его мать рассказала Тере. Весело, правда? Кстати, я не рассказывал тебе историю про Килеса? Это произошло в первый день, когда я оказался в тюряге».

Я приготовился слушать обещанную историю про Килеса, как вдруг Сарко сказал: «Гляди». Я обернулся и увидел Тере, появившуюся из-за угла маяка и направлявшуюся к нам. «Меня сморило», — сказала она, присаживаясь на корточки рядом с нами. «А что там Гордо?» — спросил я. «Дрыхнет», — ответила Тере. Сарко снова скрутил косяк и, раскурив его, предложил Тере. Та сделала несколько затяжек и передала его мне. Затем Тере поднялась, направилась к краю мыса и остановилась у самого обрыва, лицом к морю. Ветер причудливо вздымал ее волосы, и ее силуэт отчетливо вырисовывался на фоне все сильнее темневшего безоблачного неба и покрытого рябью моря, тоже погружавшегося в темноту. Именно тогда Сарко заговорил со мной о Тере. Сначала спросил, нравится ли она мне. Я сделал вид, будто задумался, и быстро ответил: «Конечно». Сарко пояснил: «Не в том смысле, что просто нравится». Я прекрасно понимал, что он имел в виду, но уточнил: «А в каком?» «В том смысле, чтобы потрахаться с ней». Вопрос уже не застал меня врасплох, мне не пришлось судорожно придумывать ответ, и я быстро солгал: «Нет». «Тогда почему ты с ней трахался?»

Я похолодел. И в этот момент, как будто до Тере долетели фразы из нашего разговора, что было невозможно, поскольку она находилась слишком далеко, а завывания ветра и скрип металлического остова маяка полностью заглушали все наши слова, она вдруг обернулась, широко раскинув руки, словно желая, в порыве восторга и изумления, объять простиравшуюся за ее спиной красоту. Я передал косяк Сарко, и он на секунду посмотрел мне в лицо. В уголке его губ уже не было засохшей слюны. «Думал, я не знаю об этом?» — усмехнулся он. Я ничего не ответил, и мы оба вновь посмотрели на Тере. Она стояла, приложив ладонь козырьком над глазами, чтобы защитить их от последних лучей вечернего солнца. В тот момент Тере глядела на заброшенное здание, находившееся метрах в ста справа от нас, на этом же мысе. «Кто тебе рассказал?» — спросил я. «Она сама», — ответил Сарко. «Это было всего один раз, — снова солгал я и пояснил: — В ту ночь, когда мы были в «Марокко». «Ты уверен?» «Да». «Ясно», — протянул Сарко и передал мне косяк. Я взял его, затянулся и посмотрел на Тере, которая, показав на заброшенное здание и что-то прокричав, направилась в ту сторону, перепрыгивая с камня на камень и придерживая свою сумку, перекинутую через плечо. «Значит, было всего один раз», — произнес Сарко. «Да», — кивнул я. «А что так? Не понравилось?» «Конечно, понравилось», — ответил я и сразу пожалел об этом. «Так в чем же дело?» — допытывался Сарко. Я затянулся несколько раз и проговорил: «Не знаю. Спроси у нее». Я снова отдал косяк Сарко, и на этом тема была закрыта.

— Вы больше не говорили об этом?

— Нет. Сарко не настаивал, а у меня не возникало желания возвращаться к данной теме.

— Хотя вы не считали Тере девушкой Сарко.

— В какой-то момент я сообразил, что дружеский разговор мог быть хитрой уловкой Сарко — способом прощупать меня или вызвать на откровенность. Вероятно, таким образом Сарко намекал, что Тере принадлежала ему и мне лучше держаться от нее подальше. Было просто ощущение, но очень отчетливое, и мне стало некомфортно. Впоследствии я предположил, что Сарко давно ждал случая, чтобы завести со мной разговор о Тере и о том, что произошло у нас с ней на пляже в Монтго. А может, Сарко хотел заставить меня покинуть банду, чтобы я оказался подальше от Тере.

— Он сказал вам, чтобы вы оставили банду?

— Да. В тот день, когда мы находились у маяка. Желая увести разговор от Тере, я заговорил о нашем неудавшемся ограблении. Потом мы сидели молча, затягиваясь и слушая шум ветра, бившего в железно-стеклянный купол башни. Мы видели, как Тере приблизилась к заброшенному зданию, побродила вдоль него и скрылась за ним. Солнце погружалось в море, корабль почти исчез за горизонтом. Сарко спросил меня, о чем мы разговаривали. Я ответил, что о нашем неудавшемся налете. «Нет, раньше», — уточнил он. Я сказал, что не помню, хотя, конечно, прекрасно помнил, но тут, к моему огромному облегчению, Сарко произнес: «А, да, про историю Килеса».

И он поведал мне эту историю, которую впоследствии ни разу не упоминал ни в своих мемуарах, ни в многочисленных интервью. Данное обстоятельство кажется мне странным, поскольку журналистам Сарко выкладывал абсолютно все. Так вот, он рассказал мне историю, свидетелем какой стал в первый день своего пребывания за решеткой, в барселонской «Ла-Модело». В тот день он встретил в час прогулки в главном дворе двух друзей своего брата Хуана Хосе, сидевших в этой тюрьме уже несколько месяцев, хотя и не в том отсеке, где сам Сарко. Они разговорились. Во дворе было много заключенных, гулявших или игравших в футбол. И вдруг в какой-то момент это спокойствие взорвалось, и толпа, будто замерев на мгновение, внезапно образовала плотное кольцо, внутри которого оказался светловолосый тучный мужчина, а другой человек — бледный и очень худой — рассек ему грудь самодельным стилетом, изготовленным из пружины матраса, вырвал сердце и показал его всем — окровавленное, блестящее в лучах дневного солнца. Сарко уточнил, что, демонстрируя свой трофей, убийца издал протяжный ликующий вопль. Добавил, что все произошло настолько быстро, что, прежде чем упасть замертво, жертва не успела даже крикнуть от ужаса или позвать на помощь. Надзиратели моментально очистили двор, загнав заключенных обратно в здание тюрьмы, а труп с вырванным сердцем остался лежать на земле. Сарко не задал никому ни одного вопроса, однако ему тотчас стало известно, что убийцу звали Килес, а убитый, по слухам, являлся стукачом, который только что, в этот самый день, поступил в «Ла-Модело». Его перевели из другой тюрьмы. Далее Сарко сообщил, что вечером, после того как Килеса посадили в карцер, его имя, произносимое одобрительным шепотом, разлеталось по коридорам «Ла-Модело», словно молитва или заклинание.

Когда Сарко закончил рассказывать историю Килеса, наступило молчание. Вскоре он поднялся, размял ноги и, сделав несколько шагов в сторону обрыва, остановился. сунул руки в карманы и стоял, глядя на море и небо, уже окутанные сумраком. Затем неожиданно повернулся ко мне и произнес: «Слушай, Гафитас, я тебе кое-что скажу. Поступай как знаешь, только потом не скули, что я тебе этого не говорил. Лично я не возражаю, чтобы ты оставался с нами. В конце концов, ты ведь проявил себя нормальным парнем, а не мямлей, каким казался вначале. Тут никаких претензий. Но знаешь, — добавил он, — если хочешь мой совет — бросай ты все это». Сарко вынул правую руку из кармана и рубанул ею воздух: его жест был намного более жестким, чем слова. «Бросай все это, — повторил он. — Не появляйся больше в «Ла-Фоне» и вообще в китайском квартале. Завязывай, в общем, чувак. Забудь про нас. Живи спокойно со своими родителями, ходи в школу, и пусть у тебя все будет так, как раньше. С нами тебе ничего хорошего не светит. Понимаешь? Все, что надо, ты уже повидал. А нас рано или поздно накроют, как Гилье и остальных. И тогда все будет хреново: если тебе не повезет, склеишь ласты, как Гилье, или окажешься в инвалидной коляске, как Тио. А если повезет — попадешь в тюрьму, как Колилья и Дракула. Хотя для такого, как ты, неизвестно, что хуже. Я-то без проблем покантовался в тюряге несколько месяцев, но тебе там придется плохо, тебя тюрьма просто раздавит, как бы ни пытался изображать крутого. И в этом ты тоже не такой, как мы. К тому же мы-то лишены выбора — никакой иной жизни у нас нет в отличие от тебя. Не будь идиотом, Гафитас, оставь это, пока не поздно».

Вот примерно так сказал тогда Сарко. Однако я ничего не ответил. Вскоре появилась Тере и сообщила, что заброшенное здание — бывший полицейский участок. Сумерки уже сгустились. Сарко встал и, направив на меня свой указательный палец с длинным и грязным ногтем, произнес: «Подумай об этом, Гафитас». Я тоже поднялся. Тере посмотрела на меня, потом перевела взгляд на Сарко. «О чем должен подумать Гафитас?» — поинтересовалась она. Сарко шлепнул ее по заднице, усмехнувшись: «Да так, ни о чем». Затем мы сели в машину и уехали.

— Это был единственный раз в то лето, когда вы с Сарко говорили о Тере?

— Да.

— А вы не задумывались о том, чтобы покинуть банду, после того как Сарко вам это посоветовал?

— Да, но не потому, что мне этого хотелось. Просто у меня появились подозрения, что Сарко посоветовал мне уйти из банды и вернуться к прежней жизни, чтобы отдалить меня от Тере. Возможно, его совет являлся скрытой угрозой. Больше он не упоминал об этом, а у меня почти не было времени, чтобы всерьез задуматься над его словами. Вскоре после того разговора на мысе Креус все и закончилось.

— Вы имеете в виду банду?

— Разумеется.

— Когда это произошло?

— В середине сентября, через пару недель после возвращения моих родителей из отпуска. Это было худшее время для меня за весь тот период. С одной стороны, я чувствовал себя не в своей тарелке в нашей банде или в том, что осталось от банды, потому что разговор с Сарко отравил меня ядом недоверия. С другой стороны, мои отношения с родителями не улучшились после их возвращения. После нескольких относительно мирных дней вновь начались скандалы и ссоры, особенно с отцом, который воспринимал меня как озлобленное непокорное чудовище. Сейчас мне кажется, что я чувствовал себя загнанным в угол, и в те дни все могло лопнуть либо в банде, либо дома. Но в результате все закончилось после нападения на отделение «Банко Популар» в Бордильсе.