— Это было весной 1978 года. Мне исполнилось двадцать три, и к тому времени я уже целых четыре года безвыездно прожил в Жироне, не считая нескольких месяцев, проведенных на военной службе в Мадриде. Я уже не снимал квартиру вместе с другими инспекторами на улице Монтсени и недавно женился на Анхелес — она работала медсестрой в клинике Муньос. Мы познакомились с ней, когда я лежал там после удаления аппендицита. В те времена Жирона по-прежнему была промозглым, мрачным, унылым и грязным городом, но в нем не было более промозглого, мрачного, унылого и грязного места, чем китайский квартал.

Уж я-то знаю об этом не понаслышке: мне довелось практически жить там многие годы. Как я вам уже говорил, вся или почти вся преступность города концентрировалась в китайском квартале, поэтому достаточно было держать под контролем это место, чтобы не давать криминалу выходить из берегов. Не стану лукавить: это было не так трудно. Китайский квартал представлял собой лишь несколько блоков ветхих домов, образовывавших паутину узких, зловонных и темных улиц: Беллайре, Барка. Портал-де-ла-Барка. Поу-Родо, Москес и Пухада-дель-Рей-Марти. Эти пять-шесть улочек, зажатых между церквями и монастырями, были старинным кварталом на въезде в город, и проституция там процветала с давних времен. Вообще, в конце семидесятых годов китайский квартал пережил последний этап своего процветания, а в восьмидесятые-девяностые, когда там окончательно стали властвовать наркотики и все вокруг превратилось в болото, муниципалитет воспользовался упадком для очищения данного района, выдворения оттуда людей. Хотели сделать из него то, чем он стал сейчас — самое фешенебельное место в городе, с модными ресторанами, шикарными магазинами и квартирами на верхних этажах для богачей. Каково, а?

Но в мое время все было не так. Тогда это был квартал, где семьи простых небогатых обывателей сосуществовали с настоящими обитателями дна, иммигрантами, цыганами и криминальными личностями. К тому же были еще и проститутки — в мои времена их насчитывалось более двухсот. Все они состояли у нас на учете. Нам было известно, кто они такие и где работают, мы вели статистику, следили, чтобы среди этих девиц не было несовершеннолетних или преступниц. Периодически проверяли, не удерживают ли кого-либо из них насильно, заставляя заниматься проституцией. А мест для подобного рода занятий имелось предостаточно: их насчитывалось пятнадцать только на улицах Портал-де-ла-Барка и Поу-Родо, находившихся в центре китайского квартала, где было сосредоточено наибольшее количество борделей. И все их я знал — на протяжении многих лет не было почти ни одной недели, когда бы я не зашел в какой-нибудь из них. Даже сейчас легко могу перечислить названия заведений: «Ла-Куадра», «Лас-Вегас» и «Капри» — на Портал-де-ла-Барка; остальные находились на Поу-Родо: «Эстер», «Нури», «Мари», «Копакабана», «Ла-Ведет», «Треболь», «Малага», «Рио», «Чит», «Лос-Фаролес» и «Лина». Почти все женщины, трудившиеся в этих заведениях, были местными, из провинции, имели детей и не желали проблем. Отношения у нас с этими девицами и хозяйками борделей складывались хорошие. Между нами было заключено неписаное взаимовыгодное соглашение: мы не мешали им жить, а они за это снабжали нас информацией. Договор к тому же предполагал, что все мы должны были соблюдать определенные формальности. Например, нам, полицейским, было известно, что большинство баров китайского квартала были связаны с проституцией, однако мы делали вид, будто это были самые обычные бары и все вокруг должны принимать эти правила игры. Когда мы там появлялись, их привычная жизнь замирала — девушки и клиенты переставали подниматься в номера, а «мадам» предупреждала тех, кто находился наверху, о нашем появлении, чтобы все сидели тихо до нашего ухода. Разумеется, наш договор не всегда неукоснительно соблюдался: порой девушки или их хозяйки утаивали от нас информацию, или мы злоупотребляли своей огромной властью. В первые дни службы я патрулировал китайский квартал на пару с Вивесом, начальником нашей группы. Как я вам уже говорил, Вивес был совершенно безбашенным, отвязным типом, и очень скоро мне довелось своими глазами увидеть, как он набрасывался каждый вечер в китайском квартале на выпивку и девочек, угощаясь бесплатно всем, чем только можно было поживиться, а когда у него срывало крышу, то устраивал жуткий дебош и скандалил. Сам я в те времена был еще идеалистом, считавшим, что мы, полицейские, — хорошие парни, защищающие хороших людей от плохих, поэтому проделки Вивеса не одобрял и однажды высказал ему это. Представляете, да? Ему, конечно, было наплевать на мое мнение: он послал меня ко всем чертям, заявив, чтобы я занимался своими делами, а у меня не хватило духу доложить о его поведении субкомиссару Мартинесу. Я решился лишь попросить сменить мне напарника, и субкомиссар согласился, даже не спросив у меня объяснений. Очевидно, он знал Вивеса намного лучше, чем я, и, хотя у него не было желания или возможности избавиться от подобного типа, его мнение о нем, вероятно, было еще хуже моего.

Однако, подчеркиваю, как правило, и девушки, и мы, полицейские, соблюдали условия заключенного нами договора, и это позволяло нам с относительной легкостью держать под контролем криминал в китайском квартале, да и во всем городе. Как я вам уже говорил, рано или поздно все преступники объявлялись в китайском квартале, а происходящее там непременно долетало до ушей девочек. Учтите, что сейчас я рассказываю про весну 1978 года. Потом все изменилось. И к этим изменениям привело два фактора: наркотики и подростковая преступность. Ни о том, ни о другом мы в те времена ничего не знали.

— Оба эти явления у всех ассоциируются с Сарко?

— Разумеется. Ведь он стал в нашей стране буквально символом молодежной наркомании и преступности. Кто бы мог подумать это тогда? Хотя, если честно, я всегда считал, что мы, полицейские, могли предвидеть больше других.

— Что вы имеете в виду?

— Сейчас я опишу вам свою первую встречу с Сарко. Вы, возможно, скажете, что в ней не было ничего особенного, за исключением того, что она была первой, однако для меня это не стало рядовым случаем. Это произошло на выходе из «Ла-Фона», одного из немногих обычных баров китайского квартала вроде «Жироны» и «Сархенто». Под «обычными» я подразумеваю те, которые не были борделями, а просто низкосортными заведениями, где собирались криминальные личности, поэтому любой входящий или выходящий оттуда вызывал подозрение, как и все те, кто вообще разгуливал по китайскому кварталу. Мы знали этих персонажей, но с Сарко пока не сталкивались. Когда он впервые попался нам на глаза, мы остановили его, потребовали документы и обыскали. Я был в тот день в патруле с Идальго, моим тогдашним напарником. Сарко тоже находился не один: компанию ему составляли два-три парня, примерно одного с ним возраста. Их мы тоже заставили предъявить документы и обыскали. Разумеется, было видно, что Сарко являлся главарем этой сомнительной компании, но мы, скорее всего, отпустили бы его без дальнейших разбирательств, если бы не обнаружили у него при досмотре плитку гашиша. Идальго рассмотрел ее и, сунув ему под нос, спросил, где он это взял. Сарко ответил, что нашел на улице. Это вывело Идальго из себя: он схватил Сарко за плечо, придавил к стене и, приблизив к нему вплотную свое лицо, прошипел: «Ты держишь меня за идиота?» Сарко, казалось, удивился, но остался невозмутим, не стал вырываться, не отвел взгляд и в конце концов произнес: «Нет». Не отпуская его, Идальго спросил, что они здесь делали, и Сарко ответил: гуляли. Потом добавил: «Разве это запрещено?» После этих слов он улыбнулся — сначала Идальго, затем мне, и в тот момент я заметил, что у него были ярко-голубые глаза. Улыбка Сарко обезоружила меня, и я почувствовал, что обстановка разрядилась, и Идальго и Сарко со своими приятелями тоже это ощутили. Наконец Идальго отпустил Сарко, но, прежде чем мы продолжили патрулирование, пригрозил ему на прощание: «Смотри у меня, парень, еще раз попадешься мне тут на чем-то, тебе не поздоровится».

Вот и все. Как я и говорил, в первую нашу встречу ничего особенного не произошло. Однако позднее меня часто посещала мысль, что и то немногое должно было заставить нас насторожиться и задуматься о том, кто такой Сарко.

— Что вы имеете в виду?

— То, что уже в ту первую нашу встречу можно было сообразить, что Сарко не являлся заурядным обитателем китайского квартала, одним из тех изворотливых подростков, которым нечего было терять и которые пытались изображать крутых перед нами, но на самом деле были самыми обычными сопляками. Он не был одним из множества желторотых мальчишек с окраин, бросавшихся сломя голову в пучину непонятно чего, или одним из кучи малолетних преступников, не имевших возможности избежать своей криминальной судьбы. Ну, как это объяснить… Однако в нем было нечто иное, сразу же бросавшееся в глаза: какая-то необыкновенная невозмутимость, холодность. И еще веселость или легкость, или безграничная уверенность в себе, будто все, чем он занимался, было обычным приятным времяпрепровождением и ничто не доставляло ему проблем.

— Так вы думали в то время? Все мы прекрасные предсказатели, когда дело касается прошлого. Вы уверены, что эти мысли приходили к вам не в ретроспективе, под влиянием того, что вам уже было известно о Сарко?

— Разумеется, подобные мысли посещали меня в ретроспективе. Ничего подобного не пришло мне в голову сразу, но в этом-то и была вся беда: ведь я мог это подумать, я должен был. Или, по крайней мере, уловить. Тогда все было бы намного проще. Для меня и для остальных.

— Но ведь ваш напарник Идальго пригрозил Сарко: вы могли бы исполнить угрозу, не позволить ему появляться в китайском квартале, чтобы он не сумел сколотить там свою банду.

— Каким образом мы могли бы помешать ему? Сарко не совершил ничего плохого, или, во всяком случае, ничего такого мы не могли доказать. Разве мы могли задержать его за то, что он пил пиво в «Ла-Фоне», курил гашиш и глотал «колеса» — за то, что делала вся шпана в китайском квартале? Мы не могли этого сделать, а если бы и могли, то это нам было ни к чему. В Жироне подобный персонаж, как Сарко, мог отправиться только в китайский квартал, и это вполне нас устраивало, поскольку там мы могли контролировать таких типов лучше, чем где-нибудь в другом месте. В результате Сарко и его банда той весной стали частью китайского квартала. Следует заметить, что они стали особой его частью, и это тоже должно было нас насторожить. В китайском квартале было полно подобной шпаны, и примерно того же возраста, но все они держались рядом со старшими, которые руководили ими, посылали на дело и вообще каким-либо образом использовали. Сарко же со своей бандой были сами по себе и никому не подчинялись. И это впоследствии, когда все стало действительно серьезно, сделало их совершенно неконтролируемыми.

— Когда это произошло?

— Довольно скоро: как только Сарко окончательно сколотил свою банду.

— А когда он сколотил банду?

— В начале лета.

— Когда к ним присоединился Гафитас?