Наконец, самое молодое направление среди иезуанистов, представленное левыми немецкими богословами, вынуждено было отказаться и от факта распятия. Оно встало на позицию полного агностицизма. Нехристианских свидетельств об Иисусе мы не имеем. Евангелия в качестве исторического свидетельства совершенно не выдерживают критики. «Они могут только показать нам, как церковь верила в Иисуса в ту эпоху, когда в своих писаниях она свидетельствовала о своей вере». Уловить из евангелий, что представляет собой Иисус совершенно невозможно. Из евангелий нельзя узнать ничего, кроме того, что Иисус существовал. Самые левые идут еще дальше: из евангелий нельзя узнать даже, существовал ли Иисус. Представители этого направления стали уделять главнее внимание не вопросу об историческом Иисусе, а верованиям раннехристианских общин, как они отразились в новозаветной литературе. Наибольший интерес в их глазах приобрел именно фантастический элемент евангелий, как самое яркое выражение чаяний первоначальной церкви.

В противоположность иезуанистам, представители мифологической школы считают всякую попытку «вычитать» из евангелий биографию исторического Иисуса наперед обреченной на неудачу. Так как в новом завете нет ни одной строчки, которая не являлась бы свидетельством о боге Иисусе христе, так как в мировой литературе нет никаких непосредственных следов существования галилеянина Иисуса, так как все детали евангельской биографии Иисусa легко сводятся к историзованным мифам и обрядам, так как самое имя «Иисус» («Иегошуа» — «Ягве спасает», «Ягве помогает») служило в древней иудее магическим, культовым именем, так как, наконец, вся история религии полным — полна аналогий спасителю-христу ранних христиан, то нет никаких оснований сомневаться в том, что Иисуса, как исторической личности не существовало. Отдельные представители мифологической школы по-разному объясняют процесс историзации мифа об Иисусе (одни вслед за Дюпюи дают ему астралистическое объяснение, другие подчеркивают влияние ветхозаветных внушений, третьи устанавливают эллинистическое влияние), но в одном вопросе все согласны: Иисус из Назарета это личность апостериорная, т. е. сочиненная, сфантазированная в интересах церкви после того, как возник и стал утверждаться культ бога христа.

Если присмотреться внимательнее к аргументации современных иезуанистов разного толка, то окажется, что их позиция, в конечном счете, обусловливается двояко. Одни их них, признавая мифичность большинства рассказов нового завета, все же не могут примириться с мыслью, что все содержание евангелий является вымыслом, который подсказан благочестием или корыстью. Анри Барбюсс, например, по собственному признанию, «не может избавиться от впечатления», что в действительности «кто-то прошел — мало известный еврейский пророк, который проповедовал и был распят». Другие, признавая большую или меньшую недостоверность евангелий, самым непререкаемым свидетельством в пользу исторического Иисуса, считают самое существование христианства. Их исходная точка зрения отчетливо выражена была в свое время Гарнаком: «Немыслимо понять начало движения, подобного возникновению христианской религии, если не представить себе основателя его в качестве исторической личности — больше того, пришлось бы сочинить такового, если бы предание случайно нам ничего о нем не рассказало».

Для этой группы иезуанистов исторический Иисус нужен, как «спичка», от которой зажегся «пожар» или «факел» христианства.

Луази, например, довольно прозрачно говорит о шатком положении иезуанистов: «Если Иисус не был осужден на смерть, как царь иудейский, т. е. как мессия, на основании его собственного признания, то можно с полным правом утверждать, что его не существовало». Значит, Луази в итоге своей многолетней работы над критикой новозаветных текстов считает возможным сохранить лишь факт распятия мессии и то потому, что иначе, по его убеждению, невозможно объяснить самое появление христианства. Что касается первой группы иезуанистов, то Мифологи совершенно резонно отводят ссылки на «впечатление», производимое новозаветной литературой: это настолько субъективный момент, что если он не выдерживает критики фактов, то на нем строить научные гипотезы не приходится. На соображение же второй группы иезуанистов, кажущееся, на первый взгляд, очень убедительным, исчерпывающий и убийственный ответ дает предлагаемая русскому читателю «Загадка Иисуса».

Автор ее, Поль Кушу, является главой французской мифологической школы. Под его редакцией в крупном парижском издательстве Ридера вышло уже несколько десятков монографий по истории и социологии религии. По своей идеологии он буржуазный атеист, принадлежащий к радикальным слоям французской интеллигенции (он был врачом и другом А. Франса). Настоящая работа опубликована им в 1924 г. Она предполагает у читателя некоторое знакомство с вопросом о существовании хрйста.

Кушу не задерживается на анализе и вскрытии противоречий и нелепостей в новозаветной литературе. Это уже давно преодоленный этап в христологии. «Чудеса евангелий не представляли бы собой никакого затруднения; будь они во сто раз более многочисленными, я бы не стал нимало сомневаться в историческом существовании Иисуса». Кушу заостряет всю проблему Иисуса на другом, более существенном, моменте.

В первых главах своей работы Кушу дает обзор исторических свидетельств об Иисусе. Рассмотрев все упоминания и намеки о христе и христианах у нехристианских авторов и в талмуде, Кушу, в согласии с большинством других исследователей, приходит к выводу, что ни греки, ни римляне, ни иудеи, современные ранним христианам, ничего не знают об историческом Иисусе. Иисус, осознаваемый, как историческая личность, фигурирует лишь в небольших христианских писаниях, так называемых евангелиях, из которых четыре были введены в канон, т.-е. одобрены для литургического (богослужебного) чтения. Наиболее древним из них является евангелие Марка. Внимательный разбор этого сочинения показывает, что оно не является историческим документом, что это — вольный сказочный комментарий, в повествовательной форме популяризующей основные элементы христианской веры. Оно сродни иудейскому «мидрашу», который является образной сказкой, призванной иллюстрировать какую-нибудь религиозную или моральную истину. Оно в смысле исторической достоверности не выше легенд об Ионе, Руфи, Юдифи, Эсфири. Остальные евангелия являются либо перепевом, либо богословской обработкой Маркова евангелия (евангелие от Иоанна). Апокрифические евангелия либо известны нам в небольших осколках, либо представляют бесвкусное нагромождение небылиц. В результате получается совершенно недвусмысленный вывод: положительных следов исторического Иисуса не имеется нигде. Исторический Иисус это только возможность, гипотеза, требующая тщательного обсуждения. И вот здесь-то, перед исследователем выплывает загадка: каким образом можно было из человека, самое существование которого сомнительно, сотворить великого бога Запада?

Кушу посвящает отдельную главу попыткам Ренана и Альфреда Луази, наиболее ярких французских иезуанистов, использовать евангелия в качестве исторического источника и показывает несостоятельность этих попыток. В свете беспристрастного анализа историчность Иисуса остается лишь гипотезой. Необходима ли она для объяснения христианства, помогает ли она, по крайней мере, этому объяснению?

Наиболее древними из дошедших до нас документов христианства, как это твердо установлено критикой, являются послания Павла. Они лет на двадцать древнее самого раннего евангелия. Но анализ посланий Павла показывает, что Иисус Христос для него «образ бога (Ягве) невидимого, рожденный прежде всякой твари, ибо им создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое». Павел на разные лады обосновывает эту идею. Если принять гипотезу историчности Иисуса, то получается, что Павел обоготворил живого человека и поставил его на один уровень с Ягве. Это — такое невероятное и непонятное чудо, перед которым все остальные чудеса нового завета выглядят невинными пустяками. Конечно, история знает случаи обоготворения людей, но она не знает ни одного случая подобного рода у иудеев, каковыми являлись первые христиане. «Ассоциировать с Ягве человека, кто бы он ни был, было величайшем святотатством. Иудеи почитали императоров, но они готовы были скорее идти на смерть, чем заикнуться о том, что император был богом». Когда сирийский легат попытался было заставить иудеев признать богом императора Калигулу, то иудеи, по словам Филона, оказали непримиримое сопротивление: «Дело шло не о чем-то незначительном, а о чем-то самом важном: сделать из человека, из рожденного и бренного существа, образ несотверенного и вечного бога. Иудеи считали, что это было бы верхом бесчестия и профанации». Можно ли, в таком случае, допустить, чтобы Павел, первый христианин, чей голос дошел до нас из густого тумана, окутывающего истоки христианства, иудей и сын иудея, бывший ученик фарисеев, стал самым тесным образом ассоциировать с Ягве и считать богом человека? Обсуждение этого положения приводит Кушу к категорическому утверждению: если смотреть в корень, то существование христианства не только не доказывает существования Иисуса, а исключает его. Павел совершенно не знает исторического Иисуса, евангельский яге Иисус это не обожествленный человек, а очеловеченный, исторнзованный бог. «Загадка Иисуса» удовлетворительно разрешается, если в нем видеть героя историзованной религиозной мистерии. Иисус этот объект не всеобщей истории, а истории религий, психиатрии и социологии, как и всякий другой бог. Даже если бы авторы евангелий более складно проделали историзацию Иисуса, даже если бы они придали ему правдоподобие и убедительность героев Шекспира или Гете, это все же ни на волос не повысило бы исторической достоверности их сообщений.

Всю вторую часть работы Кушу посвящает выяснению другого важного вопроса: из чего сложился образ спасителя Иисуса у Павла и в евангелиях. Здесь Кушу не только подытоживает выводы работавших до него исследователей, но и вносит целый ряд новых, очень тонких и остроумных соображений.

«Загадка Иисуса», написанная мастерским и впечатляющим языком, несомненно послужит полезным дополнением к той серии книг по вопросу о христе, которая существует на русском языке[1]. Она, конечно, как и вое, что выходит из под пера буржуазных, хотя бы и самых добросовестных, ученых, не свободна от недостатков. Чего стоят хотя бы те почтительные реверансы и патетические славословия, в которых рассыпается Кушу по адресу «самого великого и возвышенного из богов» — Иисуса! Буржуазный атеист, пытающийся встать «над схваткой» классов, Кушу забывает или делает вид, что забывает, о разгроме античной культуры, учиненном благовестниками Иисуса, о крестовых походах, об инквизиции и тайной исповеди, о роли церкви в мировой бойне, о других бесчисленных проявлениях зверства, мракобесия, осененных крестом и распятием. Прекраснодушный интеллигент, предпочитающий в объяснении общественной жизни «возвышающий обман» «тьме низких истин», Кушу готов рисовать раннее христианство, как некий сплошной взрыв «веры, надежды, любви». А между тем, для всякого социологически грамотного человека не может не быть ясным наперед, что христианство даже в первые века своего существования выполняло тот же «социальный заказ», что и в течение остальных полутора тысячелетий: оно служило в руках господствующих классов средством против классовой борьбы,’ оно подводило базу убеждения под классовое принуждение богатых и власть имущих. Никто иной, как английский богослов Эдвин Хэтч, в результате изучения социального строя раннехристианских общин, вынужден был признать, что христианские догматы и обычаи, в частности, обычай благотворения, «являлись охранительными силами, останавливавшими разложение. Эти силы предупреждали распад социальной машины, притом такой распад, который сопровождался бы ужасными и разрушительными потрясениями. Ранние епископы и диаконы направляли эти силы и были органами их. Они перекидывали противоестественный мост через зияющую пропасть между классами». Подобных «затмений», невольных или сознательных, однако, немного в книге Кушу. Подготовленному антирелигиознику не трудно будет внести в нее надлежащие коррективы. Освобожденная от эстетского прекраснодушия и словесных побрякушек книга Кушу займет не последнее место в арсенале атеистической пропаганды.