— Кто? — в глазах девушки тут же промелькнуло осознание. Она удивлённо, с сомнением посмотрела на женщину. Та лишь подмигнула ей, словно прочитав все мысли о том, что предлагаемое ей — нечестно, и является нарушением правил замка, и что Аннабелль однозначно будет раскаиваться в своём поступке. Вместо возражений женщина провела бледной рукой по лицу Венсана, задрожавшего от прикосновения, как в лихорадке.
— Когда всё узнаешь, найди меня, — сказала она и протянула Аннабелль пустой флакон. — Если вдруг с тобой случится беда — открой крышку, и твой обидчик окажется заперт внутри. Принесёшь его ко мне вместе с вестями. Как только ты узнаешь то, что хранится в заколдованном замке, ужас оставит твоего друга, а до тех пор он будет со мной, — женщина говорила, внимательно глядя на Анну, с любопытством выжидая, решится ли девушка прервать её долгую речь вопросом. Полное понимания молчание девушки было ей по душе. — Выйди из замка на рассвете и увидишь проводника. Узнаешь сразу, как только встретишь. А теперь иди обратно, у тебя всего три ночи для того, чтобы выполнить моё задание. Поспеши, — она перевела полный ласки взгляд на лежавшего у неё на коленях человека, всем своим видом давая понять, что разговор окончен. Аннабелль покинула поляну.
Стоило ей оказаться под сенью ветвей, как её тут же оглушил грохот дождя: шум крупных капель, барабанивших по ветвям, листьям, земле, раскаты грома и треск молний, перерезавших небо. Конь Аннабелль стоял среди деревьев, поводья были привязаны к ветке и не давали животному убежать. Девушка забралась в седло и, напоследок оглянувшись туда, где среди деревьев спал её друг, пришпорила коня. Она звала Клода, стараясь перекричать дождь. Бесконечные капли, падавшие на землю, превращались в сплошную стену, размывавшую границы, затуманивавшую взор. Всё вокруг приобрело один и тот же серый цвет, хлеставший Анну по лицу гибкими ветвями и лившимся на землю дождём. В тяжёлых свинцовых облаках был разрыв, словно глубокая рана, на краях которой начали наливаться красные подтёки — отблески заходящего солнца. Самого светила уже не было видно, но в другом далёком облачном окне виднелся призрачный бледный лик луны, черты которого становились печальнее с каждой секундой. Алый закат разлился по небу, его отблески окрасили грозу в красноватый цвет, а потом он медленно схлынул на запад, вслед за появившимся из-за облаков солнцем. Оно на секунду показалось между дождевой завесой и землёй, сверкнуло, как будто на прощание, и скрылось за горизонтом, унося с собой свой красный плащ. Дева-Луна проводила его грустным взглядом.
Клод оставался на тропе, с которой не так давно свернула Аннабелль. Он вновь пытался найти следы и, казалось, даже не заметил, что начался дождь. Вдруг он выпрямился в полный рост и поднял раскрытую ладонь, позволяя каплям свободно барабанить по перчатке. Мужчина долго следил, как дождь разбивается о его руку, как о непреодолимое препятствие вроде прибрежной скалы. Капли разлетались десятками осколков и оставались сверкать на чёрной коже перчатки, подсвеченные бледным светом, едва пробивавшимся сквозь тучи. Вскоре его ладонь была полна воды, а Клод всё так же неподвижно стоял, словно пытаясь почувствовать её прохладу сквозь толстую кожу перчаток. Он разочарованно опустил руки и продолжил искать следы, прекрасно зная, что их уже смыло дождём. Хозяин замка сомневался, что им удастся найти чужака, а при такой погоде — тем более, но Аннабелль так рьяно рвалась продолжать поиски, что он не смел возразить ей, уверяя себя, что при этом им движет лишь жалость к девушке. Он ждал, когда она обессилит и уже не сможет даже надеяться разыскать Венсана. Это было жестоко, несомненно, но Клод не знал, как иначе объяснить девушке, в какой момент стоит оставить всякую надежду. И не смотря на все его попытки, дождь, приближение ночи, он чувствовал, что огонёк надежды, даже самый слабый, не угасает в ней, прячась где-то в глубине тлеющих угольков сердца. В такие моменты мужчина чувствовал себя виноватым перед ней. Даже промокшая до нитки, явно уставшая, ехавшая ему навстречу девушка искренне верила в то, что сможет найти сбежавшего в лес человека.
— Ты нашла его? — спросил Клод, когда Аннабелль подъехала достаточно близко, чтобы дождь не заглушал её слова.
— Нет, — пожала плечами она, чувствуя, как рассказ о странной женщине и поляне, защищённой от дождя, повис на её языке и не может оказаться дальше её собственных мыслей. — Его нигде нет… — обречённо сказала девушка и отчаяние застыло в её чертах. Клод перехватил поводья лошади Аннабелль и крепко сжал их, чтобы животное, нервно вздрагивавшее во время каждого раската грома, не сбросило наездницу. Он хотел сказать что-то, что угодно.
— В лесу ничто не умирает раньше времени, так что не беспокойся, — произнёс он, только к концу фразы поняв, насколько ничтожную надежду вселяли его слова.
— А как же деревья, которые срубают, зайцы и олени, которых едят волки? — без какого-либо выражения спросила девушка.
— Не всё умирает в лесу раньше времени, — исправился он, чувствуя, что лучше бы и вовсе не говорил ничего. Но девушка рассмеялась. Рассмеялась до слёз, как от удачной шутки.
Казалось, она лишь искала повода посмеяться. Её звонкий смех всё больше напоминал сбивчивые, рваные всхлипы. Клод сильнее сжал поводья, глядя на девушку.
Творящееся в её голове было для него загадкой и он совершенно не хотел узнавать, что стало настоящей причиной этого странного веселья. Но успокоить её он не мог себе позволить, чувствуя нечто в разы прочнее стены дождя, разделявшее их.
— Нам стоит вернуться в замок, — то ли спросил, то ли настоял он. Девушка кивнула. Обречённо, с видом пленницы, она направилась вслед за Клодом.
— Меня долго не было? — спросила она, не поднимая головы.
— Где-то около пяти минут, — ответил Клод и пришпорил коня.
Дождь и не думал прекращаться. Он всё так же яростно подгонял всадников, вынуждая их спешить к убежищу, не думая ни о чём. Или почти ни о чём. В головах у обоих роились невесёлые мысли, тяжёлые и холодные, как капли дождя.
12.
Гроза бушевала за окном. Серебряные вспышки пронзали небо и исчезали, а на их месте оставались чёрные раны, сквозь которые на землю обрушивался дождь. В свете молний капли воды сияли, как падающие звёзды, словно небо сквозь эти раны стремилось коснуться земли. Ветер гнал бесконечные тучи по небу и оставалось лишь ждать, когда из-под их чёрного рваного шлейфа покажется чистое небо, но поток свинцовых облаков растягивался по всему небосклону, обволакивая собой всё на земле. Из-за этого ночь казалась как никогда тёмной и долгой. И лишь призрак луны, сиявший сквозь полог облаков, давал надежду, что вскоре это буйство стихии сойдёт на нет и превратится в нежный предрассветный туман, ласково укрывающий землю белым покровом.
Аннабелль сидела у окна, слушая, как барабанят по карнизу капли, точно прося, чтобы их пустили внутрь. Она начинала засыпать, утомлённая поисками, занявшими весь день. У неё было много вопросов, но задать их она не решалась. В этот раз ей мешала уже не природная скромность, а знание, что ответов она не получит, кроме как если сама найдёт их, не прибегая к помощи хозяина замка.
«Теперь ты сама по себе», — она осознавала это как никогда отчётливо. Мысль о том, что вовсе не стоило помогать тому, кто не просит помощи, металась в её сознании, причиняя тупую пульсирующую боль. Желание спасать всех никогда не приводило к добру, а теперь Анна понимала, что просто не может повернуть назад. Привлекательность тайны, близость которой девушка чувствовала кожей, и необходимость спасти хотя бы Венсана перекрыли ей все пути к отступлению. Она поражалась обычным героям сказок вроде тех, о которых рассказывала Марион. Они так запросто бросались навстречу опасности, даже не думая о том, что мог быть другой выход, шли навстречу неминуемой гибели, жертвовали собой так, как будто это было что-то само собой разумеющееся. Анна честно пробовала быть такой же ещё до того, как поняла, что самоотверженность и безграничное великодушие — лишь герои сказок, встречающиеся в жизни даже реже, чем волшебники и принцы. Хотя насчёт принцев уже можно было поспорить. Не думать о себе, в общем-то было несложно, самоотверженность была делом привычки, а вот доброта оказалась куда более тяжелой ношей. Прощать людей было невыносимо, когда они того не заслуживали, желать добра и улыбаться, зная, что человеку глубоко безразличен кто-либо, было сродни пытке. Сложно было не приучить себя быть доброй, а свыкнуться с мыслью, что доброта с трудом приживается среди людей и что не все смогут оценить её по достоинству. Быть сказочным героем в мире людей оказалось чертовски сложно, но почему-то отказываться от этой почти безнадёжной затеи было ещё сложнее.
Наступила ночь и обитатели замка начали постепенно нарушать сонную дневную тишину. В коридоре слышались шаги, на которые Аннабелль привыкла не обращать внимания. Теперь, когда ей предстояло выйти навстречу незнакомцам, от которых она обычно запирала дверь, девушка поражалась, как она могла привыкнуть к такому соседству и ни разу не попытаться узнать, что происходит за пределами её комнаты. Люди ходили, разговаривали, смеялись, пели. Звенели бокалы и подвески, шумели верёвки, с помощью которых зажжённые люстры поднимали под самый потолок. Полным ходом шли приготовления к поистине светскому веселью, вызывавшие больше интереса, чем последующие танцы, разговоры и игры. Аннабелль приоткрыла дверь и тут же захлопнула, когда мимо неё пролетела разноцветная стайка девиц в облаках белоснежных париков. Сердце Аннабелль билось со страшной силой, но не от страха, а от волнения, как при встрече со старым знакомым после долгой разлуки, даже несмотря на то, что раньше с этим знакомым её связывали не самые тёплые отношения. Она никогда не могла подумать, что соскучится по ярким платьям, искусственным птицам в волосах, манерам, танцам, даже убеждала себя, что будет безмерно счастлива освободиться от них.