— Чтобы не было! — ответил охотник и отчего-то расхохотался. Клод лишь покачал головой. Достаточно было присмотреться, чтобы увидеть негодование в его походке и осанке. Аннабелль бы различила…

Но охотник явно не интересовался настроением своего проводника и продолжал без умолку болтать о своём «распрекрасном» правителе, а Клод, слушая его, не мог понять, за что можно было так слепо обожать этого человека. Он ускорял шаг, чтобы как можно скорее избавиться от этого яростного республиканца. Тот не спешил, останавливался и подолгу философствовал, спрашивал самого Клода о всеобщем благе и о чём-то ещё, о чём не мог иметь ни малейшего представления, а его проводник лишь сдержанно кивал, через силу сжимал зубы и неопределённо пожимал плечами.

    Наконец, они оказались возле границы земель Клода. Они распрощались, совсем как добрые друзья, совершенно позабыв о том, что не знают имён друг друга, да и познакомились престранным образом. Клод даже несколько удивился своей способности заводить друзей и начинал радоваться новому собеседнику, испытывая светлую грусть от предстоящей разлуки с ним.

— Ну, будешь в Имфи ― ищи меня в кабаке. Не обознаешься, да и тебя я за версту узнаю, — сказал охотник, прощаясь.

— Хорошо, — кивнул Клод. — Чего доброго слышно в Имфи?

— Да всё, что слышно ― доброе, а всё рассказывать — сил не хватит, — усмехнулся чужак. — Говорят, девушка у нас пропала. То ли путешественницей была, то ли у ведьмы на службе — кто ж знает? Нет и всё тут.

— Вот как, — кивнул Клод. — Что ж, если тут и есть ведьмы, то слуг у них предостаточно, — и усмехнулся. — В добрый путь. Дорога выведет тебя прямо на Имфи.

Они распрощались. Охотник пошёл своей дорогой, а Клод, как только фигура чужака скрылась за деревьями, пронзительно свистнул, подзывая коня, и отправился в замок. Охотник прошёл несколько шагов и развернулся, глядя вслед удаляющемуся силуэту странного лесника.

***

Анна рассматривала страницы, выцветшие от недобросовестного хранения, как от времени. На них были планы замков самых причудливых форм, массивных и громоздких, словно средневековые крепости, и воздушных, точно сотканных из облаков, обителей, где могут жить только прозрачные светлые создания, далёкие от земного мира. Под каждым рисунком было аккуратно выведено: «Резиденция для Её Прекраснейшего Величества Марии-Элизы». Это имя было скрыто в каждой тени, положенной тонкими штрихами. Архитектор использовал буквы вместо линий и ими рисовал свои шедевры, каждый раз создавая нечто, поражавшее воображение, но он всё считал это недостаточно прекрасным местом для Марии-Элизы и вновь брался за карандаш.

Это было не желание угодить королеве. Это была любовь, чистая, без примеси страсти или зависти, дающая удивительный, несравнимый ни с чем, свет и мягкое тепло вдохновения. Та любовь, которой жаждут, к которой тянутся художники, ища её среди копий и подделок, запятнанных человеческой ревностью, страстью, алчностью. Бедный архитектор… В руках Аннабелль было лишь эхо его любви к прекрасной королеве. Она была действительно прекрасна.

…Он следил за ней, видел нежный изгиб шеи и мягкую полуулыбку, спрятавшуюся в уголке губ, и жалел, что он архитектор, всего лишь архитектор, а не художник. Он пытался создать её портрет. Выкладывал его из цветов и сухих листьев, прятал её имя в рисунках, наименованиях комнат, собственных записях, точно скрываясь от самого себя. Неужели никто не видел этого раньше?

Анна провела пальцами по странице, точно пытаясь голыми руками соединить края рваной раны в сердце неизвестного ей архитектора, полюбившего Марию-Элизу, последнюю королеву, оставшуюся прекрасной и милосердной даже когда её собственный народ вёз её на казнь. Аннабелль видела это, в последние секунды королевы она мысленно была рядом с ней. Королева нашла её в толпе и одарила напоследок тем же добрым и заботливым взглядом, что и всегда, умоляя не рваться к ней, не пытаться спасти её и не губить себя. Думала ли она тогда об архитекторе, любившем её так отчаянно, мучившемся своим молчанием?

Под десятками запечатанных, никогда не отправленных писем, конверты которых сплошь были исписаны всё тем же именем, она нашла гравюру. Маленькую, с истрепавшимися краями, владелец не расставался с ней ни при каких обстоятельствах: об этом говорили капли воска, подтёкшие чернила ― следы случайных капель, попадавших на бумагу. Там были он и она, король и королева, их лица Анна узнала без труда. И были дети. Трое маленьких детей, все улыбающиеся так, что даже чернила смогли передать сияние их глаз. Аннабелль никогда не видела их раньше, ни на одном портрете, ни одного упоминания о них в обществе.

В коридоре послышались шаги. Анна заметалась в поисках укрытия, предчувствуя, что хозяину замка крайне не понравится её способ времяпрепровождения. Сказать, что она упала? Тогда он бы услышал шум. Случайно задела и пыталась разобраться? Будет слишком много вопросов и недомолвок. Шаги всё приближались. Анна не нашла ничего лучше, кроме как упасть на пол рядом с грудой книг с мученическим выражением на лице и притвориться мертвой. В ту же секунду в комнату вошёл Клод. Заметив девушку, он медленно обошёл её, сверля пристальным взглядом, будто проверял, действительно ли она без сознания.

«Belle», — позвал он и Анне потребовалось немало сил, чтобы не дать обиженной усмешке появиться на лице. Она продолжала лежать неподвижно, когда Клод опустился на колени рядом с ней и аккуратно, почти бережно, провёл ладонью по её лицу, повторяя тонкие черты. Нагретая кожа перчаток обжигала лицо. Аннабелль поморщилась и открыла глаза. Клод помог ей сесть.

— О, Боже, — покачала она головой. — Мне стало плохо прямо здесь… Это из-за жары.

— Хорошо, что ты была не на лестнице, — произнёс хозяин замка.

— Несомненно, — согласилась девушка. — Не могу представить, что было бы тогда, — она попробовала подняться. Это далось с трудом после долгого сидения; Анна почувствовала, как приливает кровь вместе с чувством отвращения к самой себе. Зачем ей эта ложь? Нужна ли ей эта тайна?

Клод помог ей подняться и принялся перебирать книги, не успокоился, пока не выудил из-под книг футляр. У Аннабелль перехватило дыхание.