Вымокшие, воняющие тиной и водорослями, мы поплелись вдоль берега, чтобы впоследствии углубиться в просторы заливных лугов.

В конечном итоге я всегда смогу бросить Кощея посреди топи и незаметно скрыться.

Луга были не просто заливные, они сочились и чавкали влагой под ногами. Водяной старался изо всех сил, только вот здесь были свои законы, и с водой делали что хотели. А именно квасили, гноили и сбраживали.

Со мной на этой стороне реки оказался только кучерявый ежик, который теперь превратился в лысого – стесняясь своей кучерявости, он стыдливо прятал свои колючки, каким-то образом втягивая их в тело. И верный домик – вся моя конница, вся моя рать.

Мы долго чавкали по зеленым от ряски лужам, пока не уткнулись в землянку.

– Тек-с, – обрадовался Кощей. – А вот и первые аборигены, – и недолго думая схватился за дверную ручку и дернул на себя.

– Хоть бы постучался, пень неучтивый! – послышалось рядом. Но первый злодей изнанки уже скрылся в черном дверном проеме.

Я обернулась и столкнулась нос к носу с гусиным носом. Натурально птичий клюв, торчащий посреди обычного человечьего лица, а из-под сарафана выглядывали смущенно переминающиеся гусиные лапки.

Впрочем, если припомнить лисичкины уши поверх головы и хвост, нахально торчавший из сарафана, да плюс мента Серегу, стыдливо прячущего волчий хвост в брючину, то клюв уже не кажется чем-то особенно страшным. Ну, нос и нос, гусиный.

– Здоровеньки вам, и откель вы таки взялись, чумазые и мокрые? – первой очнулась кикимора.

– Э-э… – затруднилась я с ответом. И сразу как-то само собой пришло на ум: – Сами мы не местные, проездом у вас из реальности. Нет ли чего-нибудь попить, а то так есть хочется, что переночевать негде?

– Поищем. – Сухо ответила кикимора, ни на грош мне не поверив. Я бы себе тоже не доверяла: мокрая оборванка в сопровождении наглого мимокрокодила. Та еще компашка. Тем не менее кикимора хлопнула в когтясто-перепончатые ладони, и из-под трясины тут же с чавканьем вырос пенек, надо сказать, трухлявый и червивый местами. А рядом материализовались ещё два пенечка поменьше. Сверху скатерть, на которую я так недобро покосилась. После знакомства с саможранкой я еще долго буду бояться любого накрытого стола.

Поверх всего кикимора водрузила огромный, покрытый патиной самовар. А ее товарки, появившиеся из ниоткуда, притащили колотый сахар, чашки, блюдца, и, отойдя в сторонку, замерли.

Очнулась я уже сидя на пенечке. Морок какой-то просто!

– И долго ли вы странствуете? – разливая чай, вежливо поддерживала беседу, видно, главная среди всех болотница.

– Да вот как начали, так вернуться не можем, все в пути, как цыгане. Вы, кстати, их здесь где-нибудь поблизости не видели?

– Не видать.

– Жа-а-аль. Это решило бы все. Мы у вас в изнанке многое уже успели повидать. – Продолжала я светский разговор, прихлебывая из блюдечка и аристократически оттопыривая мизинец. И все бы ничего, очень даже мило, только остальные кикиморы медленно подбирались поближе, и это немного напрягало. То ли тоже послушать хотели, то ли нечто гадкое задумали. Куда вообще он подевался? Как мог бросить меня одну в подобном окружении? Впрочем, это в духе злодеев.

– Как вообще пройти на ту сторону? А то мы и в реальности гастролировать хотим… – как бы невзначай спросила я, откусывая кусочек сахара и запивая чаем. Странный, между прочим, чай, пьешь-пьешь, а вкуса не чувствуешь.

– Слышали-слышали про ваши гастроли, – закивала головой кикимора. А я скисла. Неужели уже знает про наш поход на речное дно?