— Как же не помнить? — живо отозвался Банди, и все его поддержали:
— Помним, помним…
— Так вот, мне тогда, — продолжал Гатаб, — он не понравился. Смотрю и думаю: что это за огненная телега? Почему такой дым? И зачем ревет? На весь улус слыхать. Коровы от испуга разбежались, овцы жмутся к забору. Ну, думаю, вот беда! На тракторе-то сидел Баранов. Он говорит мне: «Садись, подвезу». А я… — Гатаб закрыл глаза и засмеялся долго и беззвучно. Насмеявшись вдоволь, договорил: — А мне страшно было. Я, говорю, со старухой своей не простился… Не могу так.
— Да, люди быстро привыкают ко всяким новинам, — сказал Банди и сухой сморщенной рукой потянулся за своей трубкой. Он был очень худой, острый в суставах. О Банди говорили, что на его бедре можно повесить кнут, А голос у него был звонкий, как у молодого. — Привыкают не только люди, но и скот. Вы поглядите сейчас на коров. Разве они боятся машин? Нисколько. А лошади? Им тоже хоть бы что. Время такое пришло, старики. Я не удивлюсь, если завтра узнаю, что люди залезли во-он туда… — И он, задрав кверху свою бороденку, показал трубкой на луну.
Старики подняли глаза к небу: над соснами светила рыжая задымленная луна.
— Правильно говоришь, — поддержал Банди Гатаб. — Сказал, как будто выстрелил в пятак! Время наступило такое, что люди многого достигают. Раньше-то мы жили как… Ох, да что говорить, — он покачал головой. — Теперь, если заболеешь, доктора зовут, состаришься — государство пенсию назначает. Если у кого какая беда, на помощь всем колхозом идут. А нам-то как приходилось, сами знаете… Нынче у молодых какая забота? Учись и ума набирайся. Верно?
— Да… Посмотришь, у парня усы ниже рта свисают, а он все учится.
— А как же? В деревне поучился — мало, в город едет.
Близилось время, когда Большая Медведица приподнимает вверх ручку ковша. Костер горел без шума и треска, степенно, под стать голосу старого Гатаба:
— Сколько наше государство-то делает для молодежи, какие деньги отпускает — и не сочтешь. Пусть бы впрок это все было да всем. А то ведь некоторые не понимают и ценить не хотят. Вот что…
Старик, сидящий напротив Гатаба, выудил из чашки кусочки замоченного хлеба и согласно кивнул ему:
— Есть такие, что и от работы, как от черта, бегут. Пьянки да гулянки…
— Вот, вот! — Банди вынул изо рта трубку. — Я слыхал, будто бы в городах теперь открывают столовки с музыкой для молодых-то. Ну, и вино небось тоже там подают. Собираются, значит, парни и девушки, танцуют там. Не знаю, может, это и неплохо для тех, у кого на плечах голова есть. Вечером погуляют, значит, а завтра утром на работу идут. Ну, а если парень с ленцой, днем работает кое-как и все на часы поглядывает, чтобы в эту столовку поспеть. Там еще выпьет и, глядишь, в драку полезет… Я бы такого поймал да тальниковым прутом по одному месту! И еще крапивы бы ему в штаны напихал. Пусть после этого хорохорится, петушится…
Все засмеялись, а старик Ашата, до этого сидевший молча, захохотал, запрокинув голову.
— Ну ты хватил! Тебе бы в дацане порядки наводить. Знаешь, как раньше пороли непослушных?
— А я бы запретил водку-злодейку! Запретил бы — и все! — сказал круглолицый безусый Чимит, человек строгих нравов.
— И первый бы наладился гнать самогон! — кивнув старикам на Чимита, заметил Гатаб с усмешкой, потом погладил свою реденькую бороду и, переключаясь на серьезный тон, наставительно сказал: — Всему нужна мера. Человек становится человеком с малолетства. Говорят же, орешек не упадет далеко от родимого дерева. Разве не так? Возьмите вы сына Шарухи, этого парня, Балбара, который из тюрьмы пришел. Чья тут первая вина, по-вашему? Конечно, ее…
— Верно, верно говоришь, — подхватил с жаром Банди, перебивая Гатаба. — Этот Балбар еще штаны не умел подтягивать, а уже носил на руке часы. Как же! В школу пошел, значит, часы подавай. Все выставлял их, хвастался перед ребятишками.
— А помните… — заговорил Ашата, — не успел он перейти в шестой класс, Шарухи забегала, стала всем рассказывать, что сынок у нее машину на двух колесах просит. Это велосипед, значит. Ну, добрые люди советовали ей: не балуй парнишку дорогими вещами. Ни у кого же из ребят во всем улусе не было такой машины. Так разве Шарухи кого-нибудь послушает? Купила. Вот он и катался на колесах-то с утра до вечера, не до уроков было, потом и вовсе ученье бросил. И вот, видите, как с ним получилось…
Старики закивали головами, дескать, знаем, знаем… На какое-то время они умолкли, как бы обдумывая каждый по-своему Балбарову беду. Потом старик Банди сказал со вздохом: