«На Кастеле был дворец греческой царицы Феодоры, вокруг него храмы с золотыми куполами, видными издалека с моря. Крепость была окружена высокой стеной. Из нее к морю вел подземный ход, он оканчивался у берега, где находился источник прекрасной пресной воды. Этим ходом спускалась Феодора для купанья. Преданье говорит, что как-то на охоте царица Феодора подобрала и привезла на своем коне раненого одним из участников охоты мальчика-татарина. Шальная стрела, пущенная в оленя, попала в пастушка. Феодора на Кастеле ухаживала за мальчиком, выходила его, воспитала. Неоднократно затем предлагала ему уйти к своим, но привязавшийся к ней татарин, выросши, остался при Феодоре в качестве телохранителя, сопровождал ее в Сугдею[20]), где было постоянное местопребывание и резиденция греческой царицы. Но Сугдею обложили генуэзцы. Благодаря измене, враги ворвались в крепость. С опасностью для жизни, Феодора спустилась из крепостной башни Кыз-Куле к морю и пробралась на Кастель.

«Тотчас же ею были приняты меры к укреплению крепости, которая считалась неприступною, — она снабжалась прекрасной водой, в изобилии текущей по скрытому водопроводу.

«Обшарили Кастель генуэзцы, но убедились, что силой взять ее нельзя, и стали выжидать. Тайной оставалось, где проведен водопровод в крепость. Как-то проезжал генуэзский воин. Лошадь его долго не пила; она остановилась и стала бить копытом о землю. Сошел с коня воин, приложил ухо к земле и услыхал шум бегущей воды. Сообщил своему начальнику. Оказалось, что в том месте и проложен был водопровод. Генуэзцы отрезали водопровод, и крепость должна была сдаться. Последняя схватка также зафиксирована в легенде: бой был ужасным, кровь потоками бежала по скалам около Демирхапу. Следы крови видны и до сих пор, так как кровь пропитала собой скалы.

«Смертельно раненую царицу Феодору воспитанный ею татарин на руках вынес потайным ходом к морю. У источника умерла Феодора. Около нее, истекая кровью от ран, умер и Константин, как звали воспитанника Феодоры.

«Точно слезы, мелкими струйками и каплями сочится вода в источнике, который доныне носит название «фонтана Феодоры».

С напряженным вниманием я слушал Нурасова, воображением уносясь в глубь веков…

На следующий день, лишь только показалась на горизонте моря полоска расплавленного золота, мы двинулись в путь. Захватили с собой двухсторонний татарский топор, веревки, запас провизии на день и фонарь.

По дороге все время обсуждали, почему Васса не пришла к кевовому дереву. Строились различные предположения: может быть, она попала в руки торжествующих победителей, и, в качестве рабыни, очутилась на рынке живого товара в Каффе[21])…

Начали мы поиски от кевового пня, под которым была найдена голова фавна. Пытались установить границы древней кевовой рощи. Потерпев неудачу с этой стороны, мы решили попытаться найти подземный ход, которым Константин вынес ларек из крепости, предполагая, что место, где были зарыты драгоценности, находилось неподалеку от него.

Чурасов припоминал, что около так называемого кратера на вершине Кастеля есть провал с большим отверстием, но войти в него никто до сих пор не решался. Поднялись на вершину Кастеля. Провал был скоро нами обнаружен. Стали производить обследование вокруг него для определения направления подземных ходов.

При этих розысках Нурасов применил такой способ: он ложился на землю, подстилал под голову платок и прислушивался, а Мамут постукивал тупым концом палки и иногда сам припадал к земле. Пустоты слышались в различных направлениях от места провала. В нескольких метрах от одной из пустот Мамут неожиданно нашел отверстие, густо заросшее кустами можжевельника и игмежей. Занялись ими: повыбросали немало завалившихся камней, поотрубали корни.

Вход вглубь точно обозначился, и по размерам он был вполне достаточен, чтобы в него вползти. Решили так: Нурасов, как более сильный из нас, остается у входа и держит конец веревки, которой мы с Мамутом обвязались.

Мамут вызвался лезть первым, а я за ним.

Не без замирания сердца вползли. Сразу попали под сильно осевший свод. Нас охватила пронизывающая, затхлая сырость. Подземелье расширялось, и стало настолько просторным, что можно было итти, не сгибаясь. Стены и потолок его были выложены огромными каменными плитами, по которым зловеще скользил свет от нашего фонаря. Плиты пола уступами уходили вниз. От времени и тяжести слоя земли над потолком подземелья, плиты потолка осели, края их разошлись во многих местах, расщелины заросли корнями деревьев. Они казались огромными червями и змеями, свисавшими с потолка.

Нервы наши были натянуты. Мы вздрагивали и отпрыгивали в сторону от струйки ссыпавшейся земли и от каждого упавшего сверху камешка. Ноги скользили по сырым плитам. Было что-то жуткое, подстерегающее в нависших над ними сводах, так похожих на надгробные плиты. Мамут попятился назад. Ему показалось, что какое-то большое животное поползло впереди. Стали прислушиваться… Гробовая тишина нарушалась лишь нашим тяжелым дыханием. Через несколько метров мы были задержаны сильно осевшим сводом, сузившим проход. Над головой забилась летучая мышь. Минуту постояли, пригнувшись.

— Аркадий, можно чикать? — топотом спросил Мамут и, не успев дождаться моего ответа, так как я сразу не сообразил, что он хочет сказать, разразился громким чиханием, присев к полу и виновато заслоняя ладонью рот и нос. Еще при начале нашего путешествия в подземелье я предупредил Мамута, что надо итти тихо, чтобы тяжелым шагом не способствовать осыпи потолка, — он же испугался своего чиханья, думая, что от этого может обрушиться потолок. Хотя обстановка, в которой мы находились, мало давала повода для смеха и улыбки, но я от них не удержался, глядя на комичную чихающую фигуру Мамута.

— Ну, что же, полезем дальше? — спросил я его.

— Айда, один раз помирал будим, — ответил он, и ползком стал пробираться вперед, — я за ним. Тотчас за осевшими в потолке подземелья плитами мы снова оказались в широком каменном коридоре. Через несколько метров мы опять наткнулись на завал.

Вдруг Мамут неистово закричал и шарахнулся в сторону. Я услышал падение его тела. Фонарь выпал у него из рук, покатился в мою сторону, слабо мерцая. Только что я сделал движение, чтобы поднять его, как почувствовал, что у моих ног ползет что-то огромное, и, всмотревшись, увидел огромную змею-полоза[22]) метра два длиною. Мотая головой, точно ища жертвы, страшное пресмыкающееся бросилось по направлению пройденного нами пути.

Я оцепенел от ужаса. Минуты казались вечностью. Фонарь погас. Призвав на помощь силу воли, я дрожащими руками стал шарить в кармане, ища коробку со спичками. Позвал Мамута. Ответом было молчание. Найдя ощупью фонарь, зажег свечу. От внутреннего холода зуб на зуб не попадал. Мамут лежал без сознания, струйка крови сбегала у правого его виска. Быстро я оторвал кусок от своей рубахи, смочил ее водой из походной фляжки и обвязал голову Мамута. С трудом перевернул его на спину. Он несколько раз тяжело вздохнул, но в сознание не приходил. Я подал условный знак Нурасову, сильно задергав веревкой. Тот понял и стал подтягивать. Канат напружинился.