Сам Саид-Велли еле нашел среди огромных сугробов крышу обсерватории, но если бы он не увидел сквозь летевший снег профессора, вылезшего из траншеи, он никогда бы не нашел входа в снежные катакомбы.
Терять время было нельзя.
Метеорологи наполнили карманы пузырьками со спиртом, с вином, трубочками с вазелином и разными вещами, которые могли пригодиться. Кроме того, к поясам они привесили карбидовые фонари.
Кондрашев прошел по траншее к сараю. Там, в конуре, жили две обсерваторские собаки— потомки родичей ньюфаундленда. У этих собак были многозначительные имена: Раскопай и Докопай. Теперь пришло время им эти имена оправдать.
Выпущенные из конуры собаки так обрадовались свободе, что как бешеные носились по траншеям, перепрыгивая друг через друга и сшибая с ног людей. С трудом удалось поймать их и привязать к поясам.
Расширив отверстие в снегу, Саид-Велли, Кондрашев и Лебедев вылезли вслед за собаками наружу, в метель, и сели в снег, ошеломленные бурей. Дикий снежный вихрь залеплял глаза, хлестал в лицо, набивался за шиворот и в рукава.
Профессор крикнул изо всех сил:
— Я не могу итти! Ничего не вижу! Нас засыпет!..
Но его никто не слыхал. Кто-то взял его за руку, потянул, профессор встал и пошел. Вернее, не пошел, а забарахтался в снегу.
Сначала под ногами шел твердый, крутой подъем. Это была крыша обсерватории. Когда она кончилась, все трое по пояс увязли в снегу и, работая и двигая руками и ногами, тронулись навстречу буре…
Они шли страшно медленно. Два километра они шли два часа.
Что можно сказать про эти ужасные два часа, два часа дикой борьбы с разбушевавшейся стихией? Только то, что хотелось лечь, не двигаться, зарыться в снег и там остаться, спрятавшись от метели. Безумно чесалось и болело лицо от хлеставшего снега, перчатки на руках смерзлись и пальцы застывали, отказывались шевелиться.
Впереди шел татарин, длинной палкой щупал дорогу и тащил за собой наблюдателей.
На Яйле часто попадаются естественные колодцы — провалы — иногда до сорока метров глубины. Если бы путники сбились с дороги, то легко могли бы попасть в один из таких колодцев. Но татарин хорошо ориентировался в сугробах и уверенно шел вперед.
Где были собаки, сказать было трудно. Веревки у поясов метеорологов то натягивались вперед, то вбок, то ослабевали. Несколько раз Саид-Велли наступал на одну из собак. Раскопаю и Докопаю тоже приходилось туго.
Фонари горели, но помощи от них не было. Все равно, нельзя было, как следует, открыть глаза и посмотреть вперед, против пурги.
Наблюдатели выбились из сил уже через полчаса, и дальше шли, как автоматы, только потому, что их тянул Саид-Велли. Для этого здоровенного татарина, казалось, метели просто не существовало. Правда, он тоже увязал в снегу, но упорно подвигался вперед.
Через два часа он остановился. Из отдельных слов, которые уцелели от его крика, искалеченного ветром, можно было понять, что люди, которых они ищут, где-то здесь, и что теперь нужно пустить собак.
Деревянными, неслушающимися пальцами Лебедев и Кондрашев распустили веревки, держа их лишь за самые концы, и собаки сейчас же потянули куда-то в сторону. Проваливаясь по брюхо, ожесточенно нюхая воздух, Раскопай и Докопай долго плутали между сугробами и, наконец, сошлись в одном месте и принялись быстро разрывать снег. Люди подоспели и помогли им.
Под снегом, скорчившись, сидел мужчина, весь уже занесенный, и на руках держал мальчика. На мальчике было много теплой одежды, мужчина был в одной тонкой синей рубашке. Зная, что им обоим все равно уже не спастись, он снял с себя все теплое, чтобы получше укутать сына. Он прикрыл его еще своим телом и даже шапку свою отдал ребенку. Мальчику было тепло, и он спокойно спал. Мужчина же не дышал и не подавал никаких признаков жизни.