Привыкнуть к постоянному жжению и зуду было невозможно, а домашние средства до сей поры не помогали несчастной женщине. Несмотря на то что ее ладная фигура продолжала притягивать взоры мужчин Сент-Олбанс, лицо и шея Хестер стали пепельно-серыми от питья снадобья из коллоидного серебра, к каковому понудил ее муж, и это, вкупе с грубыми рубцами вокруг глаз и трижды переломанным носом, сильно состарило ее облик.
Внимательно вглядевшись в лицо дочери, миссис Уинтер покачала головой:
— Быть проданной новому мужчине может обернуться к лучшему для меня.
— Но…
— Ты видела мое житье, ты знаешь, каков он.
— Я-то
— А много ли женщин ты видела в колонии Северной Флориды, у коих довольно денег, дабы развестись с мужем? — засмеялась Хестер. — А взять тебя с собой я уж и вовсе не могу, поелику ты и есть цель продажи.
Последовала небольшая пауза, прежде чем ужас отразился на чертах Эбби. Ее мать заговорила более мягким тоном:
— Эбби, погляди на себя. Даже в этих условиях ты — миловиднейшая дева в колонии. Не хочу, дабы ты дурно помыслила обо мне, раз я оставляю тебя со столь грубым человеком.
— А что же мне остается?
— У меня есть план.
— Что за план?
— Тебе он себя выкажет с кроткой стороны. В сем я уверена. Ты запамятовала, но когда только взял нас к себе, он был терпимым, а порою и добрым. Конечно, тогда я была юна и прелестна. Ныне же я — всечасное бельмо у него на глазу со своей хромотой, со своим лицом и хворостями.
— Да нет, конечно же, я это помню, — возразила Эбби. — Это было всего несколько лет назад. Но это же из-за него ты охромела! А твое «лицо и хворости», как ты выразилась, несут следы от его неустанных кулачных ударов тебе по носу и глазам, и затрещин по ушам.
Хестер промокнула испарину на лбу:
— Ты все уразумеешь, когда будешь постарше.
— Взаправду? И что же я уразумею? Как ты дозволила этому хряку давать себе оплеухи и совокупляться с тобою день и ночь, будто ты покалеченная свинья?
Во взгляде миссис Уинтер на миг полыхнуло пламя, и ее дочь уже чаяла получить резкую отповедь, а то и пощечину — и тем, и другим мать выказала бы, что уберегла в себе хоть капельку силы духа. Но огонь в очах Хестер быстро угас, оставив по себе лишь безразличный взор. Вместо отповеди она лишь развела руками:
— Мы страдаем ради детей, а не ради себя.
— И что же сие должно означать? — сдвинула брови девушка.