Захватывая самые лучшие и плодородные земли, лишая коренные народы кормовой базы, колонизаторы приближали их вымирание. Эта схема была общей для всех рассматриваемых регионов. Один из современников писал, что пространство, где тасманийские аборигены добывают пищу охотой и рыболовством, сужается с каждым годом в связи с тем, что по острову распространяются поселенческие фермы; «менее чем через одно поколение здесь не останется ни одного незанятого [белыми] места. Они не смирятся с вымиранием от голода, поэтому грядёт война на уничтожение»[160].
Н. Н. Миклухо-Маклай описывал австралийские порядки: «…вытесняя каждый день туземцев из более плодородных областей, они [колонизаторы] ставят их в положение или голодать, или убивать скот белых взамен растений и животных, уничтоженных или редеющих вследствие овцеводства и плантаций у белых»[161]. Голод был одним из самых дешёвых и мощных средств истребления. В Калифорнии его также применяли весьма активно. «Губернатор Макдугал… указывал на масштабы иммигрантской приливной волны, которая всё глубже проникала в земли калифорнийских индейцев, перехватывая традиционные источники питания коренного населения. Индейцы Калифорнии отступали всё дальше в горы, где пищи было меньше, а условия жизни — хуже. Чтобы прокормить себя и свои семьи, всё больше и больше местных жителей совершали набеги на долины, забирая еду и запасы у белых. Эти набеги, в свою очередь, приводили к новым кампаниям линчевателей… и они ещё больше лишали индейцев пищи»[162]. По информации американского политика Уильяма Себастьяна, сообщённой 3 марта 1852 года в Сенате США, чудовищный голод только за последние месяцы убил около 15 000 калифорнийских индейцев[163].
О том, чтобы лишить индейцев источников питания, говорил на слушаниях в Конгрессе в 1875 году американский генерал Филип Шеридан:
«
Форсированное истребление бизонов привело к тому, что индейцы в прериях стали голодать, и породило эсхатологические представления в среде туземных народов. Симптоматично, что Сенат США проголосовал за принятие закона о защите бизоньего поголовья, но президент Грант наложил на него вето. Правда, Белый дом в 1867 году заключил с индейцами Нерушимый договор, известный также как Договор, скреплённый клятвами в вигваме шамана. Согласно ему, на обширных равнинных территориях коренные американцы получали исключительное право охотиться на бизонов. Однако этот Нерушимый договор очень скоро был нарушен самым бессовестным образом. Как пишет исследователь Дж. М. Уайт, «на закреплённую за индейцами территорию ринулись белые охотники, в основном такие же грубые и бессердечные негодяи и головорезы, как и калифорнийские золотоискатели. Они полностью истребили животных, к которым индейцы относились с трепетом и поклонением в течение столетий»[165]. Хотя поголовье бизонов после приобщения индейцев к огнестрельному оружию уменьшилось и без белых охотников, но именно они ускорили и завершили процесс практически полного уничтожения этих животных. Особо характерная деталь: на бизонов, отмечает патриарх французской зоологии Жан Дорст, часто «охотились ради развлечения, о чём свидетельствуют рекламы железнодорожных компаний, привлекавшие пассажиров возможностью стрелять в бизонов прямо из окна вагона!»[166] Очевидно, железнодорожные магнаты или вообще не задумывались о последствиях этого для индейцев, или не считали это хоть сколько-то важным.
Интересно, что принцип исключения коренных народов распространяется и на политику памяти. Тема геноцида и массовых убийств долгое время оставалась на периферии нарративов национальной истории Австралии и США. Знаменитый французский историк Марк Ферро, написавший книгу «Как преподают историю детям разных стран», горько иронизировал относительно этих умолчаний: «
Любопытным примером такого рода, имеющим отношение и к американскому Западу, и к нацистской Германии, выступает биография Иоганна Августа Зуттера, одного из столпов героического мифа поселенцев. Швейцарский немец Зуттер, в Америке ставший Джоном Саттером, приобрёл огромные угодья в Калифорнии и основал на них прекрасную земледельческую колонию Новая Гельвеция, на территории которой впоследствии будет построена столица штата — Сакраменто Сити. Плодотворный труд Саттера был прерван, когда в 1848 году на его землях обнаружилось золото. У колониста не было никаких сил сдержать неиссякаемый поток авантюристов, хлынувших в Новую Гельвецию в поисках презренного жёлтого металла. Его дело оказалось разрушено, а сам он умер практически нищим. В Швейцарии, Германии и США историю Зуттера рассказывают как драму человека, чьи подвижнические усилия были разрушены алчностью и подлостью других. Именно так его жизнь описана в известном рассказе Стефана Цвейга[168]. В том же ключе Зуттера подал кинематограф гитлеровской Германии[169], правда изменив происхождение героя: нацисты представили знаменитого переселенца не уроженцем швейцарского Базеля, а выходцем с территории рейха, из Гамбурга.
Эта благостная легенда о Зуттере совершенно умалчивает об отношениях пионера с коренным населением, например, о том, что он широко использовал принудительный труд индейцев. Местные жители были порабощены императором Калифорнии: под страхом телесных истязаний и смерти они были обязаны работать на него и не могли уйти. Правда, предприниматель платил им мизерное жалованье, но все покупки они были обязаны совершать в лавке Зуттера. Очевидец, Джеймс Клаймен, писал в 1845 году: «[Саттер] держит 600 или 800 индейцев в состоянии полного рабства, и… я просто обмер, увидев, как они обедают. 10 или 15 корыт, длиной 3 или 4 фута, были вынесены из кухни на жаркое солнце. Все, большие и малые работники, бежали к корытам, как свиньи, и зачерпывали еду руками….»[170]
Кроме того, как показала, в частности, исследовательница Рашель Хубер[171], Зуттер выгодно торговал индейскими детьми, постоянно используя их для погашения многочисленных долгов. Работник Новой Гельвеции Генрих Линхардт писал, что «участие в торговле индейцами всех возрастов показывает Зуттера во всей его безжалостной отвратительности»[172].
Обзаведясь личной армией и рабами, император Калифорнии пристрастился к алкоголю, отчего его дела стремительно приходили в упадок. Он всё больше терял доверие партнёров и утешался лишь в индейском гареме, созданном для сексуального удовлетворения. Впрочем, иногда ему наскучивали наложницы — и он отправлялся на поиски любви. Однажды, будучи сильно пьян, он стал приставать к одной индейской женщине-матери, требуя немедленно удалиться с ним в кусты. Когда она отказалась и убежала, Зуттер выхватил пистолет и стал угрожать застрелить её как «позорную шлюху» и «негодяйку». В неистовом гневе он ударил оказавшегося рядом ребёнка.
Причиной умолчаний о подобном является инерция расизма, который не считает нужным вспоминать о «недолюдях». Именно расистская философия служила идеологическим обоснованием геноцида, снимавшим табу на массовые убийства. Для пропаганды такого рода требовались кадры с выдающимся ораторским или публицистическим даром — и надо признать, они находились. Например, Фрэнк Баум, будущий автор добрейшей сказки «Волшебник из страны Оз», писал в газете Aberdeen Saturday Pioneer ранней зимой 1890 года:
«
Через четыре дня после публикации этой статьи, 29 декабря 1890 года, произошла бойня на ручье Вундед-Ни, в которой 7-й кавалерийский полк из-за случайного эксцесса перебил 150 индейцев племени сиу, включая женщин и детей. Но сам эксцесс возник не на пустом месте: солдаты были наэлектризованы антииндейской пропагандой и психологически готовы убивать. После резни Баум в своей колонке бесстрастно отметил, что они поступили совершенно верно: надо было «
Аналогичная кампания фиксируется и в Австралии, где вполне респектабельные люди открыто заявляли о необходимости полностью избавиться от аборигенов, чтобы они не мешали. Британский писатель Энтони Троллоп[175] публично высказался так: «Что касается чёрных жителей Австралии, мы определённо можем сказать, что они должны исчезнуть. Сделать так, чтобы их уход не сопровождался излишними страданиями, — вот что должно стать целью всех, кто занят решением этого вопроса»[176]. Прозаику вторил австралийский политик-лейборист из Квинсленда Винсент Лесина[177], который заявил в 1901 году: «Ниггер должен исчезнуть с пути развития белого человека» — так «гласит закон эволюции»[178].
Когда это было сказано, Адольфу Гитлеру исполнилось 12 лет. Сегодня сложно поверить, но будущий фюрер рос в мире, где призыв к уничтожению «тупиковых ветвей человечества» не считался отклонением от нормы. Неудивительно, что 30 марта 1941 года — на совещании, которое большой поклонник романов о покорении Америки Адольф Гитлер будет проводить с высшими чинами вермахта, — он сообщит своим генералам, что будущая война против СССР не будет такой же, как на Западе, — там предстоит борьба на уничтожение, в которой «жестокость послужит благом для будущего»[179].
Конечно же, она будет включать повседневный геноцид — обыденные расправы над местными жителями, совершённые по ничтожному поводу и основанные на убеждении, что преступления в этом нет. Любопытно, что в случае с нацистами их скорее стоит связывать не со слабостью государственного порядка, а наоборот, с тотальным его присутствием; размах насилия на оккупированных землях СССР провоцировался рядом официальных приказов командования, таких как приказ о воинской подсудности в районе операций «Барбаросса», который де-факто освободил солдат и офицеров от ответственности за преступления против гражданского населения.
С самого начала гитлеровскую «войну на уничтожение» спланируют как войну за землю, питание и ресурсы. В структуру берлинских планов войдёт тотальное продовольственное и экономическое ограбление оккупированных территорий. Так же как и колонизаторы-поселенцы XIX века, нацисты будут учитывать интересы коренного населения только в той мере, в какой они могут извлекать из него выгоду. Вытеснение туземцев Австралии в пустынные засушливые районы, где пропитание можно найти с трудом, равно как и отстрел бизонов, стоят в одном ряду с планом голода для населения нечернозёмной зоны СССР.
Партизанское сопротивление, вызванное вторжением, повлечёт за собой раскрутку маховика избыточного насилия. Кровавые карательные операции с сожжением многочисленных советских Хатыней станут чудовищными реминисценциями беспощадных рейнджерских рейдов по индейским посёлкам Калифорнии, скрупулёзно перечисленных в книге Мэдли.
Вместе с тем в стратегиях поселенцев и нацистов есть важные отличия. Поскольку нацистская истребительная политика подчинялась изначальному государственному плану, она носила гораздо более системный и последовательный характер, чем аналогичные действия англосаксонских колонистов. Применительно к гитлеровской Германии вряд ли можно говорить о каком бы то ни было запросе «снизу»; наоборот, импульсы к уничтожению местного населения на Востоке исходили сверху. Планы завоевания и геноцида рождались в высоких берлинских кабинетах. В них слабо присутствовал элемент стихийности, они были тщательно и тайно продуманы в момент, когда будущих противников ещё разделяла взаимно признанная государственная граница. На территориях, которые стремились захватить нацисты, почти не было переселенцев, зато действовали регулярные войска Германии. И хотя среди нацистских влиятельных лиц тоже находились противники истребительной политики на Востоке, они не могли жёстко перечить воле фюрера и выступать так открыто, как это делали американские политики и публицисты, защищавшие индейцев в XIX веке. Таким образом, захват Lebensraum на востоке Европы носил гораздо более этатистский характер, чем это было в истории американского Запада, Австралии и Тасмании. Лидеры нацистского государства сами собирались возбудить в немецком народе «стремление на восток» и воспроизвести колониальные прецеденты искусственно, опираясь на безоговорочно подчинённый им аппарат.
Наконец, гитлеровский геноцид был геноцидом модерна и пользовался последними достижениями науки для уничтожения неугодных. Существование газовых камер позволило осуществлять истребление в таких огромных масштабах и за такие короткие сроки, о которых расисты Австралии и Северной Америки не могли даже помыслить. Эсэсовские учёные энергично искали способы подавления рождаемости, используя в своих экспериментах то радиацию, то различные кислоты. Всё это говорит о том, что фюрер стремился превзойти своих предшественников в деле истребления «расовых единиц» и в конечном итоге сделал это.