Он не говорил ничего, но видно было, что страдал, как успокаивался, приняв решение, потом колебался, и, выбитый из колеи, снова искал дорогу и найти её не мог.

День за днём ходил он к капелланам, к духовным, к монахам, советуясь, страдая, жалуясь. Они жалели его, может, потому что он был достоин жалости, но в то же время молчанием обходили то, что где-нибудь в другом месте говорили громко.

— Вот тебе за наши преследования! Вот тебя Бог наказал на ребёнке и на том, который, сделанный капелланом, стал для нас позором.

После совещания староста с угрозой, фырканием отправил Плихту, денег не дал, коня его из конюшен приказал выгнать, его самого как чумного велел выгнать со двора, и объявил ему, что если бы смел прибывать здесь дольше, его в тюрьму посадит.

Сыну же велел только сказать, что его своим ребёнком признавать не хочет, отказывается и запрещает ему обращаться к нему. Сделав это, бедный расплакался, как бобр, потому что ему этого Якса жаль было, а спасения не видел. Я утешал его, как мог, хотя в таком страдании Бог один и время только принесут утешение.

Кроме потерянного сына, имел Пеняжек перед собой неизбежный гнев короля, уменьшение своего значения и пятно, учинённое семье. Упрекали его в нём все Одроважи.

Мучения старца были серьёзными при его слабом характере, но Бог творит чудеса.

Каждое утро я приходил к старосте, когда он лежал ещё в кровати, якобы по приказу, а в действительности, чтобы слушать сожаления и жалобы на судьбу.

Я уже к этому привык и почти одними словами старался его утешить. В тот день, когда я с порога взглянул на его бледное лицо, заметил в нём великую перемену. Видно было огромное усилие, но какое-то твёрдое решение.

Он вскочил с кровати и, не начиная, как обычно, с рассказа о своих зловещих снах и тому подобное, воскликнул:

— Поедемте со мной!

— Куда? — спросил я.

Он немного заколебался.

— Король меня посылает, это очень важное дело; оденьтесь так, чтобы хоть месяц со мной могли продержаться.

Видя его ослабевшим, измученным и придавленным возрастом, я сказал, что мог бы его кто-нибудь заменить.

— Никто, — ответил он живо и сильно, — никто. Сам должен ехать. Впрочем, предпочитаю уже слоняться по постоялым дворам, чем тут сидеть и в каждых глазах читать или презрение, или такое же унизительное сострадание.

Затем он начал одеваться, а отряд, который должен был его сопровождать, был уже готов. Выбрали лучших людей, самых выносливых коней, а численность назначена немаленькая, потому что больше пятидесяти коней.

Ни маршалку, никому из нас староста не хотел доверить, куда мы должны были ехать, что было очень удивительно, потому что никогда от нас ничего не скрывал и имел привычку всё разбалтывать до избытка и невольно.

Мы были уверены, что он получил приказ короля.

Не пытаясь отгадывать, мы двинулись из Кракова.