– Как быть с глазами, царица? Изобразить ли мне тебя смотрящей вперед?

– Как тебе угодно.

Почти невозможно изобразить живые глаза в таком ракурсе. Ну а цвет глаз, как и волос, на монете не виден. Меня всегда удивляло, что у Цезаря, римлянина, глаза темные, а у меня гораздо светлее – янтарно-зеленые. Вот и у Цезариона глазки потемнели, наверняка пойдет в отца. Он вообще весь в отца, от меня не унаследовал почти ничего. По его внешности невозможно догадаться, что я его мать.

Мне уже казалось, что я позирую долгие часы. Цезарион начал вертеться и хныкать, и его пришлось передать Ирас. Когда я почувствовала, что терпеть больше нет сил, художник сказал:

– Ну вот, кажется, я закончил. Не угодно ли взглянуть?

Страшновато впервые смотреть на свой портрет. Ведь именно так люди видят тебя со стороны, а их представление – во всяком случае, по общепринятому мнению – вернее твоего собственного. Не без волнения я встала со стула и на затекших ногах подошла поближе к наброску.

И увидела нечто ужасное.

– Я… я… – замямлил удрученный художник.

– Это не лик женщины, а древняя хеттская секира! – возмущалась я.

На меня хмуро взирала бесчувственная матрона со сжатыми челюстями, державшая на руках нечто вроде каменного шара – такой неестественно большой получилась круглая голова.

Правда, при виде нелепого младенца мне полегчало. Цезариона я сама видела со стороны и могла с уверенностью сказать, что это чучело на него не похоже.

– Это никуда не годится! – заявила я. – Да, конечно, мне не дано состязаться красотой с Афродитой, но и шестидесяти лет мне с виду не дашь. Да и телосложением я мало похожа на быка Аписа. Кроме того, у моего ребенка есть глаза!

– Я думал… я думал, тебе хочется подчеркнуть величие власти, – бормотал художник.

– Это верно, – согласилась я. – Но возраст и величина – это еще не величие. Разве подразумевают величие, когда говорят «старая развалина»? Посмотри на гниющие корпуса сгоревших боевых кораблей! Символически ты изобразил меня здесь как нечто подобное.

– Прости меня, прости меня! Но я решил, что поскольку ты женщина, будет лучше… я имел в виду…

Я поняла, что он имел в виду. По неизвестным причинам многие художники считают, что могущество или мудрость несовместимы с телесной привлекательностью. Если они хотят наделить женщину на портрете этими качествами, то изображают ее уродиной. Причем на мужчин это правило почему-то не распространялось. Никто не думал, что красота Александра помешает увидеть в нем истинного вождя. Никому и в голову не приходило, будто красивый мужчина не способен стать хорошим правителем, мудрецом и отважным воином. Напротив – народ желал видеть своего царя великолепным во всем.

Я покачала головой. По-видимому, красота женщины делала все остальные достоинства подозрительными.

– Мне известно, что изображения на монетах содержат в себе тайный смысл, – устало промолвила я. – Наверное, ты прав. Образ молодой привлекательной женщины не слишком подходит, чтобы символизировать могущество. Такова условность, и я ее признаю. Но это уж слишком!

– Милостивая царица, я переделаю рисунок! – заверил он. – Позволь мне создать образ, соответствующий твоим пожеланиям.

Мы с Мардианом смотрели на почти законченный портрет. Образец монеты уже был отлит в бронзе и представлен на одобрение, чтобы вскоре пойти в чеканку.