– Что ж, – сказал Мардиан, безуспешно пытаясь подавить смешок. – Интересный образ.

– Ты когда-нибудь видел более мрачное изображение? – проворчала я. – Притом что первоначальный вариант художник исправил.

– Так тебе и надо, – ответил он. – Это лекарство от твоего тщеславия.

– Я не тщеславна!

Я возразила искренне: мне несвойственно чрезмерно возвеличивать себя, но имею же я право на правдивое изображение!

– Сама затея с монетой – акт тщеславия с твоей стороны, – упорствовал он.

– Это не акт тщеславия, а просто политическая декларация.

– Ага, декларация, только не «просто». – Он повертел монету. – А вообще-то, здорово получилось. В таком виде ты нагонишь на римлян страху. И заодно повергнешь их в недоумение: что Цезарь мог в тебе найти?

Я вздохнула. Стоило назвать его имя, и всколыхнулись мысли о том, где он, как у него дела. Почему он не написал мне?

– Мардиан, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, – ты хоть что-нибудь о нем знаешь?

Если кто и мог что-то знать, то именно Мардиан.

– Я слышал, что он высадился в Антиохии, а потом двинулся в Эфес. Думаю, он все еще там.

– Когда это было?

– Сообщалось, что он добрался до Эфеса в конце квинтилия.

Сегодня был последний день квинтилия. Цезарь отплыл в начале июня. Цезарион родился двадцать третьего июня, почти точно в летнее солнцестояние. Почему я не получила ни единой весточки?

– Стало быть, он направляется прямо в Понт?

– Предположительно, – ответил Мардиан. – Если желает нанести быстрый удар.

– Это его обычная манера, – сказала я.

«Он наносит быстрый удар и, не задерживаясь, стремительно движется дальше, – добавила я про себя. – Идет вперед, никогда не оглядываясь».

Veni, vidi, vici. Пришел, увидел, победил.