Охваченный смертным ужасом, Прохор так и онемел с веткой в руке. Не в силах оторвать взгляд от шокирующего видения, он застыл с широко раскрытыми глазами. Теперь уже никаких сомнений не было. Зловещая догадка по живому резала сознание Прохора: «Так вот о каких чудесах меня остерегали! Вот она — ведьма!» Ужас сковал тело, но разум не сдавался и лихорадочно вытаскивал из памяти наставления деда: «При встрече с дьявольщиной важно не впасть в панику и скорее отвести взор от цепляющейся чертовщины. Не испугаться! Помни: испуг — твой враг! На глаза легко навести пелену видений, на голову — накинуть мороку. Ничему не верь! Главное в таком разе — вера в себя, в свои силы и, конечно же, вера в Бога!» Ну а про молитвы да крестные знамения так Прохор и сам знал. Это знали даже дети.

Прохор всем телом ощущал на себе тяжёлый, подавляющий силу и волю, взор. Наперекор подсознанию, завороженный взгляд хлопца медленно, сопротивляясь и упираясь из последних сил, поднимался, полз вверх по фигуре спутницы. Уродливые копыта… красивые колени… соблазнительные бёдра… Высокая девичья грудь не задержала внимания Прохора… Его взгляд подбирался к бездне! А вот и она — колдовская бездна! Глаза! Красивые и неземные… Противиться им не было ни сил, ни желания…

Красота попутчицы стала прямо-таки зловещей. У Марыльки, или кто там она на самом деле, на лице уже блуждала холодная полуулыбка-полуоскал. Вытянувшись, словно дикая кошка, она зазывающе откинулась на свитке. Глянув на свои ноги, девушка удовлетворенно ухмыльнулась и не стала их прикрывать. Она была уверена в себе! Она была уверена в своей силе! Настало её время! Настал час ведьмы!

Непонятное существо томным взглядом манило к себе человека. Прохор физически ощущал, как с каждым мгновением всё больше подавляется его воля. Дышать становилось всё трудней и трудней. Если немедля ничего не предпринять, то потом будет уже поздно. И страшно подумать, чем это всё может закончиться.

Первое, что сделал Прохор, — это с неимоверным усилием оторвал взгляд от колдовских глаз. Собрав остатки воли в кулак, он выжал из памяти всё, что может сейчас пригодиться. На исходе сил, повинуясь интуиции, он непослушной рукой рванул ворот рубахи. Дышать стало чуточку легче.

И тут сполохи костра отразились на гранях маленького нательного крестика-оберега, подаренного дедом. В то же мгновение Прохор с удовлетворением заметил, как вздрогнула красавица, исказилась в лице. В её очаровательных, но хищных глазах появилось замешательство.

А губы жертвы уже невнятно шептали: «Отче наш, иже еси на небесех…»

Невероятно, но Прохор с огромным облегчением чувствовал, как с каждым мгновением слабло давление на его сознание; медленно, но уверенно начала возвращаться ясность рассудка. И вот наконец он уже мог смело взглянуть и на свою роковую попутчицу. Его решительный взгляд — и уже в лике коварной красавицы растерянность и смятение. Вдобавок к этому ещё добрый десяток лет мутным осадком лёг на её облике, превратив юную несколько мгновений назад девушку в молодую женщину.

Видя, что что-то пошло не так, молодица сильно забеспокоилась. Такого с ней ещё не случалось. Она до сих пор без всяких затруднений завладевала волей своих жертв. А тут ведьма почувствовала сбой. Видать, всё же нашла коса на камень. Произошло самое страшное, что может произойти в колдовском ремесле — ведьма впервые усомнилась в своих заклятиях, потеряла уверенность. Её охватило смятение и паника от твёрдого и осмысленного взгляда жертвы. Это был уже не агнец для заклания! Теперь перед собой ведьма видела непримиримое противостояние. Достойное противостояние!

Молитвы, вера и крепость духа простого с виду селянского хлопца возымели необычайный эффект, и Прохор был поражён переменами в облике спутницы. Несколько мгновений назад, прямо на его глазах красивая девушка превратилась в женщину, и вот уже молодая женщина продолжала морщиться и стареть, обнажая свой истинный облик. Теперь это была уже пожилая баба в затрапезной одежде и с перекошенным от злобы лицом. Всё, что ему виделось до этого: юность, красота, соблазнительность — всё это было наволокой, колдовской пеленой. Да, слишком доверчив был парень и поэтому легко попал в плен чужой воли. Чужая воля заставила его видеть то, чего на самом деле не было.

«Господи, а как же поцелуи?! — мелькнуло в голове Прохора. — Молю Бога, чтобы и их не было!»

Ведьма в ярости извивалась и шипела, выплевывая проклятия. Но уже ничто не могло заставить Прохора расслабиться и опять поддаться колдовским чарам. В великой злобе ужасная старуха сама потеряла власть над собой! Видя тщетность своих усилий, она в порыве бешенства, зверем бросилась на воспротивившуюся жертву. Но не только она была одержима яростью. Окончательно избавившись от колдовских чар, Прохор горел желанием раз и навсегда расправиться с этим исчадьем ада. Не он первый бросил вызов! И не пристало ему от страха смиренно падать в ноги безжалостному Молоху тьмы!

Перехватив вытянутые к нему руки старухи, Прохор с силой крутанул их. Его поразила скрытая мощь жилистых рук с грязными узловатыми пальцами. Он еле удерживал ведьму. Словно бешеная рысь, она норовила выцарапать ускользающей жертве глаза, билась и кусалась. Прохор чувствовал, что такого натиска он долго не выдержит. Собравшись с силами и резко приподняв старуху, он со всей мочи опустил её прямо на костёр. Лицо ведьмы как раз угодило в горящие уголья. Для пущей верности Прохор ещё и надавил коленом на спину взбесившейся старухи! Он намеревался так удерживать её до конца, насколько хватит сил! У него или у ведьмы!

Дикий звериный рев всколыхнул всю округу. Вздрогнуло и замерло в ужасе всё живое. Прохор, словно былинка, отлетел в сторону. От чудовищного нервного напряжения и от удара при падении сознание погрузилось в бездну. Последнее, что смутно ощутил Прохор, — смрад палёной плоти и быстро удаляющийся в чащу истошный вой ведьмы…

Ранним утром к дому пана Хилькевича спешно подъехала телега. Мужик с покладистой седой бородой, бросив вожжи, вбежал во двор. Едкая черно-белая дворняжка увязалась за неестественно ведущим себя крестьянином и, назойливо норовя ухватить его за ногу или длинную полу армяка, заливистым звонким лаем известила всех о раннем госте.

Пан Хилькевич уже не спал. Он вообще этой ночью плохо спал: мучила мигрень, а как только удавалось задремать, — дурные сны. Да и на душе у Семёна Игнатьевича было муторно, давило непонятное предчувствие чего-то нехорошего.

Услышав шум во дворе, он подошёл к окну. Странная суетливость мужика не очень-то удивила Семена Игнатьевича: он уже ожидал чего-то такого, ненормального.

— Семен Игнатич! Паночку! Там… там хлопец! Совсем чудной! Говорит что попало, а вот имя — ваше называет! И Андрей Семёныча так же называет. В лесу его… это… подобрал. Решил вот к вам… сюда доставить, — запинаясь и волнуясь, быстро тараторил мужик.

— Ну-ка, глянем твоего хлопца, — спускаясь с крыльца, сказал пан Хилькевич.

Волнение передалось и ему. Семен Игнатьевич уже догадывался, кого сейчас увидит. Дурное предчувствие пана Хилькевича подтвердилось: на телеге лежал его новый крепостной — Прохор Чигирь.