Я киваю.

Он говорит – «Два слова. Каждый напишет два слова».

Я говорю что-то, мол, это замечательная мысль. Я просто ему потакаю, вы понимаете.

Он царапает что-то у основания пьедестала и затем передает кинжал мне. Я вдруг теряюсь. Я не знаю, что царапать, какие слова. Вдруг я вспоминаю, что Джордж сказал, что нужно написать первое, что придет в голову. Я сосредотачиваюсь, и вдруг в голове оказывается пусто. Так бывает, со многими. Некоторым, чтобы очистить голову от мыслей, нужно играть в азартные игры или заниматься хаотическим сексом. В моем случае – просто попытаться сосредоточиться. И все, никаких мыслей. Простой метод.

Я перестаю сосредотачиваться и позволяю мыслям, или что у меня там есть, поблуждать немного, и в голову приходят разные образы, большинство их связано с недавними приключениями – а слова не приходят. Внезапно я понимаю, что мой изначальный приезд из Версаля – идиотизм. Столько слухов о перевороте – все, конечно, говорилось шепотом, и люди делали большие заговорщические глаза, и все знали, что это произойдет через две недели. Я вдруг понимаю, что по моим собственным подсчетам все должно было случиться прошлой ночью, а потом понимаю, что все, не только я, считали дни, и что мой счет был неправильный. Я перепутала революционный календарь с традиционной системой, и на целых два дня обсчиталась. Так. Посчитай снова, Гвен. Внезапно я понимаю, что это – действительно слова, пришедшие мне в голову – «посчитай снова». Как раз два слова. Я становлюсь на колени у основания и царапаю их рядом со словами Джорджа.

Я говорю – «Готово».

Он берет у меня кинжал.

Он говорит, – «Что ж, Ваше Величество, вот, наверное, и все. Теперь мы, наверное, вернемся в нашу реальность – я в свою, а вы в свою».

Мы стоим и ждем. Ничего не происходит. Я начинаю улыбаться. Я ж не дура все-таки. Я понимаю что весь этот треп по поводу реальности и сновидений – просто вариант флирта. Джордж флиртует.

На улице шум. Мы с Джорджем идем к двери и смотрим. Сперва мне кажется, что это какая-то процессия, но затем я вдруг понимаю, что это полк на марше. Королевское знамя развевается на ветру, освещенное факелами, которые несут солдаты. Армия! Моя армия! Наконец-то они заняли Париж! Я волнуюсь. Я всегда очень привлекательна, когда волнуюсь. Я выхожу из базилики. Свобода, наконец-то! Теперь мне можно спокойно возвращаться в любую из моих резиденций. Я сделаю Джорджа … ну, не знаю … капитаном моей охраны, или генералом, или кем он хочет быть. Майор на вороном скакуне останавливается возле меня, опуская факел, чтобы разглядеть мое лицо, и вдруг кричит – «Да здравствует Королева!» Солдаты громоподобно откликаются. Несколько офицеров спрыгивают с коней и собираются возле меня. Меня ведут к карете. Я оглядываюсь через плечо, чтобы велеть Джорджу следовать за мной, но Джорджа нет. Это меня расстраивает.

Я говорю – «Подождите. Господа, подождите. Здесь был мужчина…»

«Да, Ваше Величество. Ждать нельзя. Пожалуйста, залезайте в карету».

Я забираюсь в карету нерешительно, и два офицера забираются за мной и, к моему удивлению, хватают меня и привязывают мне ноги к скобам у основания сидения. Я пытаюсь им врезать, но один из них хватает меня за руки и связывает их у меня за спиной. После чего я вдруг понимаю, что нет ни кареты, ни офицеров, а есть я, Лерой, и этот ужасный сумасшедший Ладлоу с пистолетом.

***

– Поверь эксперту на слово, – сказал Ладлоу, изучая критически Гвен, взяв ее за подбородок пальцами. – Она гораздо привлекательнее, чем та, другая. Сестра была – кукла пластмассовая. А эта – живая и вся горит. Дефекты покрытия всего лишь скрывают естество, чем делают его еще привлекательнее. Повторяю, вкус у тебя превосходный, Лерой. Так. Вот и настал, господин детектив, момент власти, и власть, господин детектив, есть самый сильный афродизиак. Посмотри только на эти глубоко посаженные голубые глаза, на мягкие кудри, посмотри, как опаловые груди шокированы неожиданным прикосновением.

Гвен издала странный носовой звук.

– Расслабься и получай удовольствие, – сказал Лерой сквозь сжатые зубы. – Расслабься, сука, иначе я тебя убью.

– Не будьте жестоки, Детекив, – пожурил Ладлоу. – Она расслабится, и она получит удовольствие. Неистребимый инстинкт скоро возьмет свое. Вечная любовь жертвы к палачу проявится, покорная, свободная от гордости и недоверия, чистая. Кстати, я могу сунуть тебе в рот кляп, если ты не заткнешься.

Где же Грэйс? В голове у Лероя стоял туман. Он сосредоточился на одной этой мысли, молясь, чтобы засранка, приемная его дочь, оставалась там, где она сейчас прячется.

– Посмотри на ее лицо, Лерой, – сказал Ладлоу. – Оно светится, и оно прекрасно. О да, прекрасно. Жаль что я не художник. Мне нужно в ванную. Я сейчас.