— Водить умеете? Поехали на заправку, — скомандовал главный врач сторожу. — До заправки дотянем?
— Да как же… Кто ж нам бензин-то отпустит? Ведь нету начальства…
— Под мою ответственность, — жёстко сказал врач. — Вы же понимаете, что нужно срочно?
— Не знаю, не знаю… — пыхтел сторож, забираясь в машину. — А только я далеко не поеду — я плохой шофёр, прав не имею.
— До заправки доедете! — повысил голос доктор. — А потом решим.
Когда Анна Николаевна примчалась с двумя водителями, машины уже были заправлены, а доктор Василиади писал поникшему то-ли-сторожу-то-ли-завхозу бумагу, что он своей властью конфисковал в интересах больных детей два грузовика. «С водителями», — подумав, приписал Георгий Дионисович и тщательно вывел внизу: «Главный врач детского туберкулёзного санатория Г. Д. Василиади. 28 октября 1941 г.»
В машинах уехали только больные дети и сопровождающие медики. Старший воспитатель Анна Николаевна осталась в городе и после отъезда последних пациентов собиралась домой. Да и куда бы она поехала без Миши и Вали? Машин для других сотрудников и членов их семей не было. Занятая с утра поисками транспорта, погрузкой лежачих детей и отправкой автобусов, женщина не сразу поняла, что это за дым стелется по улицам. А когда поняла, ахнула, бросилась к зернохранилищу, и чуть ли не первым, кого увидела, был её собственный сын, разговаривающий с коллегой её мужа — Петром Сергеевичем. Рядом стояла, уронив руки, мокрая и совершенно вымотанная Валя с покрасневшими от дыма глазами и растрёпанной косой.
— Господи, что случилось? Пётр Сергеевич, что это? Ой, простите, не поздоровалась.
— Ну да, это сейчас главная проблема, не поздоровалась, — чуть улыбнулся тот. — Вот, ваших отловил. Встали в цепочку со взрослыми, я их домой гоню — не идут. Хоть вы их заберите. Нечего им тут делать.
— Пётр Сергеич, откуда пожар, ведь вроде бы никто не работал там?
— Откуда-откуда… По приказу подожгли. Чтоб им пусто было.
— Как по приказу?! По какому?
— Есть такой приказ: что нельзя вывезти, то уничтожить, чтобы врагу не досталось. Подожгли и ушли… Лучше б людям раздали… — Мужчина явно проглотил готовое сорваться с языка ругательство. — Сами драпают, а людям — что? Даже этого не оставляют… Николавна, забирайте детей и — домой! Я помогать побегу.
— Спасибо, Пётр Сергеевич!
Анна Николаевна взяла за руку Валю, строго взглянула на сына, и тот понуро пошёл за ней. Они шли очень медленно, приноравливаясь к Валиному усталому шагу в мокрых туфлях.
Стоило отойти от зернохранилища и войти в город, как опять стала слышна эта нехорошая тишина. Теперь она особенно резко контрастировала с шумом и суетой пожарища. Дома мать сразу отправила Валю в душ, а Мише велела помыться во дворе и вышла за ним с ведром тёплой воды.
За столом — то ли за поздним обедом, то ли за ранним ужином — Анна Николаевна рассказывала детям, как добывали транспорт для больных детей, как уехал с ними доктор Василиади, о том, что детский санаторий РККА[32] эвакуировали вчера поездом, а о другом — с больными туберкулёзом детьми, часть из которых лежачие, — вроде и забыли.
Миша, в свою очередь, говорил, что училище закрыто и непонятно, будут ли дальше занятия, что он слушал дневную сводку по радио и там сообщают о чём угодно, только не об их городе. Будто и нет такого направления на фронте. И вообще из сводки трудно что-то понять: «оборонительные бои на таких-то направлениях, затяжные бои с целью измотать противника — на таких-то», а в целом понятно, что везде отступают, и понятно, что ничего не понятно. Валя молча слушала, не в силах уже ни на что реагировать, ей всё ещё мерещился багровый огонь и едкий запах горящего зерна.
Тишина взорвалась к вечеру.
Валя с матерью выскочили из дома, услышав звон разбитого стекла. В осенних сумерках они разглядели, что в витрине магазина напротив зияет большущая дыра. Четверо подростков деловито вынимали осколки стекла из витрины, расширяя проход.