— Лиз! — строго одёрнул сестру Себастьян. — Всё — завтра. И побольше думай, прежде чем сказать.
— Дети, не ссорьтесь! — засмеялась Валентина, сглаживая неловкость. — Басти прав: я немного устала. Можно я теперь пойду к себе? — Она встала и потянулась за своими вещами.
— Я провожу. — Тиль встал и не позволил ей взять сумку.
Лизбет и Себастьян крепко обняли Валентину и пожелали спокойной ночи. Лиз не удержалась и опять всплакнула:
— Я всё ещё не верю, что моя Вальхен с нами!
— Завтра увидишь! Отпусти уже человека! — Басти оттеснил сестру и ещё раз обнял Валентину.
Тиль взял её за локоть:
— Пойдём. Тебе и правда надо отдохнуть.
Они стояли перед дверью номера, не решаясь расстаться, не решаясь даже что-то сказать. Будто и не было этих лет. Будто они снова стали юными и робкими, как на первом свидании. На том самом, когда Тиль впервые пригласил Валю прогуляться вечером к реке — вдвоём.
Хлопнула рама в коридоре, ворвался вечерний ветер — принёс с собой острый запах моря, распушил Валины волосы. Оба вздрогнули. Тиль протянул руку и зацепил пальцем завиток.
— А косы нет… — улыбнулся он одними губами. Глаза смотрели смущённо и тревожно. — Ты правда устала? Или я могу пригласить тебя погулять? Реки здесь нет? К морю?
— Давай забросим сумку в номер и пойдём гулять. — Валентина улыбнулась. — И река есть. В горах. Здесь у моря вечером красиво. Только шумно. Как это по-немецки? Высокий сезон? Полный город туристов. И ужасная музыка на набережной.
— Найдём уголок потише? Ты знаешь город?
— Найдём, да…
Уже затихла и опустела набережная, чёрная южная ночь почти не позволяла видеть глаза и даже лица, а они всё сидели на каких-то тёплых камнях дальнего дикого пляжа. То подолгу молчали, держась за руки, как в юности, то говорили без остановки, взахлёб, выговаривая всю свою жизнь, все свои радости и горести.
— Она была хорошая женщина, моя жена. На тебя похожа. Внешне. Но очень… как бы это сказать понятно… очень немка. Правильная, сдержанная, аккуратная, хозяйственная. Она была на десять лет моложе меня и хотела делать карьеру. И не хотела детей. В шестидесятые это у нас было очень популярно: женщина может делать карьеру, и нельзя запирать её в кухне… Я и не собирался запирать, но детей хотел. А ей было нужно сразу всё — карьера, светская жизнь, положение жены молодого профессора, только не дети. В конце концов обоим это надоело, и мы разошлись. Через десять лет. Мирно разошлись. Я остался со своей химией, а она — со своей карьерой модного журналиста.
— И что, ты больше не женился?
— Не сложилось как-то. Жениться просто ради женитьбы больше не хотелось, а влюбиться настолько, чтобы что-то менять в жизни ради другого человека… не случилось. Я и женился-то, когда мне уже тридцать два было. А развёлся — и вовсе за сорок. Так и живу в обнимку с наукой. …Ты уехала, и я, знаешь, учиться стал как сумасшедший. Помнишь, когда война кончилась, мне уже девятнадцать было, а за спиной — восемь классов народной школы. Как только стало возможно, я бросился навёрстывать. Школу экстерном закончил, в университет поступил, диссертацию защитил. Работал параллельно. Теперь вот лабораторией руковожу.
— Какой?
— Лекарства разрабатываем. Новые. И преподаю. У меня хороший дом, хотя по нашим меркам — маленький, есть приходящая домработница и золотистый ретривер. Старый уже.