Лексос хотел бы ее подбодрить, но он растратил запас хороших манер в Агиоконе. Его хватило лишь на слабую, натянутую улыбку.

– Спасибо, что решила нас встретить.

– Он всю поездку был…

– Да.

После собрания в монастыре находиться рядом с Васой было совершенно невыносимо. Но сейчас отец держался неплохо.

– Пойдем в дом? – предложил Лексос.

Хризанти развернулась и упорхнула в главный зал, шурша юбками длинного синего платья. Оно смахивало на наряды, в которых Реа встречала кавалеров. Хризанти часто брала одежду сестры, когда та отсутствовала. Лексос не представлял почему. Разве не очевидно, что быть в компании Васы безопаснее только тем домочадцам, которые не станут напоминать стратагиози о старших детях?

Возможно, было бы правильно последовать за Хризанти и спросить сестру, чем она занималась во время их отъезда, но Лексосу отчаянно хотелось побыть одному, вдохнуть освежающий морской бриз, поэтому он поднялся по лестнице и направился в спальню. С багажом разберутся слуги, а Хризанти и без него найдет, чем развлечься.

К удивлению Лексоса, в комнате был Ницос, который сидел на кровати-подоконнике у окна и не собирался никуда уходить. Он был босой, в ночной сорочке, и волосы стояли торчком, взлохмаченные подушкой.

Ницос выглядел совсем юным, и Лексос вдруг вспомнил о тех временах, когда они жили в другом доме, а младший братик боялся спать один.

Ницосу было года два, когда они переехали, а Хризанти и того меньше. Лексос прекрасно осознавал, что лишь он и Реа помнят жизнь до Стратафомы. До смерти матери.

Часто ли Реа о ней думала? Лексосу она ничего не говорила, а все истории о детстве пересказывала по словам Лексоса. Вероятно, она сильно тосковала по матери и не хотела ворошить прошлое. Лексос тоже не любил мысленно возвращаться в те дни, однако он не забыл, как они сбежали и скакали куда глаза глядят прочь на лошади, а сестра вцепилась в его спину. Стражники поймали их отвели обратно домой.

А погребальные костры почему-то горели для всех, кроме его матери. Ее по какой-то причине не оплакали как положено.

– Ну что? – спросил Ницос, и Лексос моргнул, возвращаясь к реальности. – Будешь стоять в дверях?

Лексос прочистил горло и перешагнул через порог, сбрасывая пиджак.

– Какая тебе разница, что я делаю в своей комнате? Хочу стоять в дверях и стою.

– Верно, – согласился Ницос, отвернувшись от брата. Голос звучал тихо и отстраненно. На покрывале лежали механические детали, мерцавшие серебром в полуденном солнце, свет которого лился в вечно открытое окно.

– Что это? – спросил Лексос. Некоторые части показались ему знакомыми.

– Твой разведчик, – ответил Ницос, хмурясь на две миниатюрные шестеренки, которые он пытался вставить на место на столь тонкий штырек, что тот буквально растворялся в ярких лучах. – Что-то пошло не так.

Белая птица прилетела из Ксигоры в Стратафому и теперь – совершенно разъятая – лежала на кровати. Лексос было возмутился, что искусственную птаху разобрали без его позволения, но все-таки ее смастерил Ницос, и он, пожалуй, имел право так поступать.