– Нет! – решительно заявила Фраск. – Вопреки!

– Что за человек был мой папа? – спросила Мэд, надкусив галету.

– Твой папа… – замялась Фраск: она поймала себя на том, что понятия не имеет, каким он был, – безумно любил твою маму.

Мадлен оживилась:

– Правда?

– А твоя мама, – продолжила Фраск, причем впервые без тени ревности, – безумно любила твоего отца.

– А дальше что? – нетерпеливо спросила Мэд.

– Они были очень счастливы вместе. Настолько счастливы, что перед смертью твой папа оставил ей подарок. Знаешь какой? – Она наклонилась к Мад. – Тебя.

Мадлен незаметно закатила глаза. Так вели себя в разговоре взрослые, когда пытались обойти какие-нибудь острые углы. Однажды Уэйкли при ней говорил библиотекарше, что ее кузина Джойс хотя и умерла – упала замертво посреди супермаркета, хватаясь за сердце, – но по крайней мере не мучилась. Интересное дело. А саму Джойс кто-нибудь спросил?

– И что было потом?

«Что было потом? – переспросила про себя Фраск. – Ну, потом я начала распускать злобные сплетни про твою мать; в итоге ее уволили и она погрязла в бедности, а потом вернулась в Гастингс, где наорала на меня в женском туалете, и в итоге мы обе узнали, что в юности подверглись сексуальному насилию и в итоге не смогли защитить свои выпускные квалификационные работы, а в итоге оказались на незавидных позициях в фирме, возглавляемой бестолковыми подлецами. Вот что было потом».

Но вслух она сказала:

– Представь, твоя мама решила, что ей интереснее будет сидеть дома и заниматься тобой.

Мадлен опустила галету. Сколько можно? Взрослая манера: сказать правду – и снова в кусты.

– Не знаю, что тут интересного, – фыркнула Мэд.

– Ты о чем?

– Разве она не тосковала?

Фраск отвела глаза.

– Когда мне тоскливо, я стараюсь не оставаться одна.

– Еще галету? – вяло предложила Фраск.