Глава XIII

Готовность номер один

– Что за ерунда?! Как мог отец такое совершить?! – в сотый раз спрашивала Максимова мама у крутившего баранку мужа. Она вся изнервничалась: не могла спокойно сидеть и все время ерзала. (Максим бы при виде такого восторжествовал, потому что ему за подобное поведение обязательно досталось от мамы на орехи.) Наталье Сергеевне постоянно казалось, что автомобиль тащится слишком медленно, хотя Егоров-старший и выжимал из старенького «Москвича» все, что можно. А когда машина остановилась перед шлагбаумом, женщина даже выскочила из нее, купила в киоске первые попавшиеся сигареты и нервно закурила, чего не делала со студенческих времен: мало того, она и мужа-то частенько распекала за его пристрастие к трубке.

– Наверняка случайно, – в сотый раз отвечал Егоров-старший, обгоняя очередной автомобиль с никуда не спешащими дачниками. – Хотел, к примеру, припугнуть хулигана и немного не рассчитал. Ты же знаешь его силищу!

– Но ведь отец никогда и мухи не обидел! – вскрикнула мама, бросая в окно недокуренную сигарету и тут же зажигая новую.

– Чего гадать? – пожимал отец плечами в ответ. Егоров-старший по опыту знал, что лучше всего волнение жены гасит полное спокойствие. – Скоро приедем и все узнаем на месте.

Причиной внезапного отъезда родителей Максима послужила не болезнь деда, как сказали ему. Содержание телеграммы было настолько неожиданным, что они не знали, что и думать. Она гласила: «Арестован обвинению убийстве ТЧК Срочно приезжайте ТЧК Не говорите Максиму ТЧК Отец ТЧК». Представить себе Сергея Федоровича, столь доброго и миролюбивого, за решеткой, да еще по такому серьезному обвинению никак не получалось. Странным, по зрелом размышлении, казался и сам факт телеграммы вместо звонка, но в первые минуты было не до этого, а в дороге выяснить причину не было никакой возможности. Оставалось только гнать машину, ждать развязки, переживать за старика и радоваться, что сыну пока ничего не известно. А там, кто знает, может быть, все и обойдется.

Витька на этот раз обиделся на Максима всерьез. В глубине души он понимал, что не следовало расспрашивать его так настойчиво, а можно было бы немножко подождать. Но ждать Витька никогда не умел и даже не хотел этому учиться. К тому же он привык к уступчивости Максима, старавшегося никогда не доводить дело до ссоры. И вот – на тебе! Помимо прочего ему становилось как-то даже завидно: ведь у него самого не было такой тайны, которую следовало бы ото всех скрывать.

Витька рассчитывал, что Максим сделает шаг к примирению, но этого, как ни странно, не происходило. Несколько раз он сам порывался заговорить с другом, зайти к нему, хотя бы позвонить, но гордость удерживала от этого. К тому же Витька считал, что это друг обидел его недоверием, а следовательно, и инициатива должна исходить от него. Но Максим держался, и Витьке ничего другого не оставалось, как ждать обещанного рассказа в воскресенье.

Изрядно поломав себе голову над тем, что за секрет скрывает Максим, Витька, конечно, догадался, что тут не обошлось без участия странного старика. Но что у того могут быть за тайны? Разве что какой-нибудь опасный, может, даже запрещенный опыт. Но неужели Максим мог подумать, что он не сможет держать язык за зубами или струсит? Такое обидно было даже предположить. В результате Витька так ни до чего и не додумался, а его любопытство к субботе достигло крайних пределов. Он даже плохо спал ночью, чего с ним почти никогда не случалось. Это же надо: всю жизнь мечтать о каком-нибудь настоящем, захватывающем приключении, а когда нечто подобное намечается, оказаться в стороне! Витька ворочался с боку на бок, собираясь на следующий день поговорить с Максимом всерьез.

Он хотел приступить к исполнению своего намерения с самого утра, выждав лишь время, необходимое для подъема и завтрака, но в планы вмешалась мама. Она припомнила обещание, данное Витькой сгоряча, и ему пришлось принимать деятельное участие в уборке квартиры. Все попытки перенести работу на завтра или даже просто на несколько часов позже не увенчались успехом. Мама умела быть непреклонной, особенно когда ей начинало казаться, что сын отбивается от рук. Так что Витька понял, что лучше смириться и активнее взяться за дело. К своему удивлению, он настолько вошел в азарт, что домашняя работа, обычно столь неприятная, стала даже доставлять некоторое удовольствие. Витька так старался и развил такой хороший темп, что управился уже к полудню.

Едва он выскочил на лестничную площадку, как внизу ему послышались шаги, которые, скорее всего, принадлежали Максиму. Витька понесся вниз, перепрыгивая через несколько ступенек. Но тут шаги стихли и раздался резкий, слегка приглушенный голос, который, несмотря на то что слова разобрать не удавалось, трудно было не узнать. Когда Витька спустился до нужной площадки, он увидел только закрывающуюся дверь квартиры Афанасия Семеновича. «Так и есть, он пошел туда! – с досадой подумал Витька. – Эх! Совсем чуть-чуть опоздал!» Сгоряча он даже хотел позвонить в дверь, но передумал и, обиженно сопя, уже никуда не торопясь, пошел на улицу.

Пробуждение оказалось на редкость приятным и случилось мгновенно, без обычной полудремы. Максим не мог даже припомнить, когда он чувствовал себя таким свежим и отдохнувшим. Мышцы, не слишком тренированные, буквально пели, рвались в бой. Ему казалось, будто он стал раза в два сильнее. Сознание было таким ясным и внимание до того обострилось, что мозг фиксировал буквально каждую мелочь. Комната как бы наполнилась новыми деталями, до этого момента ускользавшими от восприятия. Максим даже стал различать неуловимые раньше запахи, наполнявшие квартиру старика. Но вместе с тем мыслей не было никаких. Мозг только отображал, накапливал, но практически не обрабатывал информацию, поступающую в него потоком.

Уже вечерело. Родители должны были к этому времени добраться до дедушкиного городка и могли позвонить в любую минуту, но сейчас это его не волновало, как и состояние дедушки. Максим был наполнен олимпийским, почти сверхъестественным спокойствием. Он был готов следовать за своим учителем, выполняя любые его указания. Афанасий Семенович являлся для него сейчас средоточием мудрости, почти что божеством. Преклонению перед стариком не мешали даже те мелкие детали, которые стали ему заметны только теперь, в этом состоянии: запах пота, который не смог до конца отбить крепкий дезодорант, крошки в бороде, криво повязанный галстук, крохотное пятнышко на рукаве… Если бы даже сосед сделал вдруг что-то очень глупое или неприличное, и это было бы воспринято как должное, с подобающим пиететом.

– Ну-с, молодой человек! – Афанасий Семенович радостно потер руки, и это банальное движение обдало Максима волной новых впечатлений; трудно было даже представить, что за ним скрывается столько звуков, неслышимых в обычном состоянии. – Как самочувствие?

– Прекрасно, Афанасий Семенович! – четко, почти по-военному ответил Максим и даже не узнал собственного голоса, настолько уверенно, громко, но в то же время как-то монотонно, без выражения, он звучал. Словно у попа, которому до смерти надоела церковная служба, но ничего не поделаешь, волей-неволей приходится доводить ее до конца хорошо поставленным в семинарии басом.

– Ну что ж, отвар подействовал! – Старик был явно возбужден. При каждом восклицании изо рта у него вылетали капельки слюны. – Тогда можно приступать. Главный участник готов!

В другое время Максим был бы польщен, назови его Афанасий Семенович главным участником загадочного эксперимента и, наверное, из скромности стал бы отнекиваться. Но сейчас он почему-то воспринял такую свою роль как должное. Словно он что-то знал о будущем, но не вспоминал, не думал о нем. В таком состоянии мальчик походил на фаталиста самого крайнего толка, убежденного, что все, что должно случиться, непременно случится, а повлиять на события никак нельзя.

Афанасий Семенович медленно прошел в лабораторию, и Максим послушно, но на некотором почтительном отдалении последовал за ним. Просто удивительно, как в ней все изменилось за какие-то сутки, что Максим здесь не был! Все было на месте, но многочисленные, надраенные до блеска приборы располагались совершенно по-другому. Они словно сгруппировывались вокруг одной точки в центре комнаты, как зрители перед сценой, а те, участие которых в предстоящем действе не требовалось, не имевшие билета на представление, скромно столпились в сторонке. Небрежно задвинутые по углам, частью прикрытые темными чехлами, они смотрелись довольно-таки жалко и сиротливо. В лаборатории появились и такие инструменты, которые Максим раньше не видел. Они напоминали прожектора, что еще больше усиливало сходство с театром или цирком.

В центре же комнаты стояло нечто совсем уж загадочное. Массивное кресло казалось гостем из прошлого века, но расположенные перед ним инструменты делали его похожим на место пилота или диспетчера каких-то сложных процессов. Сверху был прилажен полупрозрачный купол, отдаленно напоминающий скафандр, но в то же время смахивающий на кабинку таксофона. Вполне вероятно, что она и послужила исходным материалом. Трудно было без смеха представить солидного старика, крадущего эту кабинку, словно заправский хулиган и, озираясь по сторонам, несущего ее домой.