– Ты молодец, – сказал Куинси. – Жаль, не все так думают.

Рейни тут же покачала головой:

– Никакой я не молодец. Ты меня не перехваливай.

Пирс промолчал, ожидая, что она добавит что-то еще. Под глазами у нее залегли темные круги, и чашку с чаем она сжимала так же, как горлышко бутылки с пивом. Но углубляться в тему Рейни не стала.

– Как твоя дочь? – спросила она.

– Без изменений. Я звонил утром.

Рейни посмотрела на него с любопытством.

– Не переживаешь? Твоя дочь там, умирает. А ты здесь. Звонок по телефону, по-моему, не совсем то.

– Видишь ли, я не совсем точно выразился, когда сказал, что она погибла из-за пьяного водителя.

Рейни замерла.

– Понятно.

– Дело не в том, что ее подбил пьяный водитель, – бесстрастно продолжал Куинси. – Это она была пьяным водителем. Выпила в доме у подруги, а потом, в половине шестого утра, отправилась домой. И перед тем как врезаться в телефонный столб, сбила старика, выгуливавшего собаку. Моя дочь мертва. Старик мертв. И собака тоже. И да, звонок в больничную палату – это совсем не то.

– Мне так жаль…

Он криво усмехнулся:

– Мне тоже. И я тоже далеко не идеал. В жизни есть вещи, значение которых мы понимаем слишком поздно, когда уже ничего нельзя изменить.

Рейни кивнула, но выражение тревоги так и осталось на ее лице. Она хотела что-то сказать, и Куинси чувствовал, это что-то готово вот-вот выплеснуться. Он подался вперед, словно надеясь усилием воли вытянуть из нее правду. Она нравилась ему, притягивала его чем-то, вызывая желание погладить ладонью по щеке, пройтись пальцами по ее губам…

Она была бойцом, и именно за это он уважал более всего.

Ее лицо как будто смягчилось, в потеплевших серых глазах пробудилось желание, потребность открыться, поделиться сокровенным, перебросить мостик. Если бы только протянуть руку, дотронуться… Но Пирс боялся, что при первом же намеке на контакт она сорвется с места и исчезнет.

– Рейни…

– Мне надо идти.