Боже, о чем я только думаю?!

Нужно сказать что-то Славе… Что ухожу? Что увольняюсь? Передать слова его отца? А как объяснить, почему не сказала, что была в его кабинете?

Теперь-то я понимаю, на что надеялась. На тихий выговор, который, впрочем, заслужила.

Надо было сказать Славе сразу… Что же я такая глупая…

Я добрела до своего рабочего места и, не откладывая в дальний ящик, постучала в дверь кабинета. Тишина.

Потянула ручку.

Заперто.

Предчувствуя неладное, я на подгибающихся ногах подошла к своему столу и увидела записку, написанную таким привычным, таким любимым почерком:

«Уехал на срочную встречу. Если до трех не вернусь, закрывай кабинет сама, не жди».

Ну что же, значит разговор откладывается...

И, заперев приемную на ключ, я отправилась в отдел кадров выполнять распоряжение Славиного отца.

Увольняться.

В отделе кадров меня уже ждали.

Сотрудницы помнили меня еще по фееричному появлению в Славином пиджаке, и теперь им не давала покоя ни моя конкурсная работа, где я как раз использовала Славин образ. Ни звонок, в котором предупредили, что меня нужно уволить одним днем?

— Что же ты такое сделала, девочка, что о твоем увольнении предупредил сам генеральный? — подсовывая мне бумажки на роспись, поинтересовалась женщина.

— Вам позвонил лично Лев Николаевич? — недоверчиво переспросила я, крутя в руках ручку и вчитываясь в строчки, сливающиеся в один нечитаемый текст.

— Нет конечно. Позвонил Вовочка — его секретарь. Ну так что?

Услышав имя, я даже прекратила пытаться понять смысл подсунутой бумажки.

— Вовочка?

— Ну, Владимир Дмитрич, — отмахнулась от меня женщина. — Он молоденький. Не звать же мне его по имени-отчеству?