— Можно узнать, какое именно?
— Наглядно показала, что ему не хватает движения, страсти, риска. Он гнался за острыми ощущениями и менял женщин. Но это ничего не давало: женщины приходили и уходили, а жизнь-то оставалась скучной. Он потому и заинтересовался мной, что я поначалу его развлекала, но ведь недостаточно, чтобы тебе помогали другие. Каждый сам строит свою жизнь, а он не хотел. И как только я перестала придумывать для него приключения, он сбежал к другой…
— А почему же ты перестала, если ты такая добрая и всем помогаешь? Тебе, наверное, и самой надоело?
— Совсем нет. Видишь ли, я не могу сделать человека счастливым. Я могу только показать ему дорогу к счастью, а дальше все зависит от него самого. И потом, дорога, которую вижу я, не единственная, а просто одна из многих…
— Не слишком ли рискованный метод — в темноте, неизвестно где.
— Не-а… Я знаю, что ему понравилось. Просто он понял это чуть позже, вот тогда-то и позвонил мне опять.
— А что ты?
— Ничего. Он уже большой мальчик и вполне может придумывать для себя приключения сам. Так я ему и сказала.
— И больше он не звонил?
— Не знаю. Когда проект заканчивается, я выбрасываю телефон и покупаю новый, — и она лукаво улыбается одними глазами, — конечно, было проще выбросить сим-карту, но мне кажется, это символично: новое дело, новый телефон… Ты так не думаешь?
И, не обращая внимания на его нечленораздельное мычание, она добавляет:
— А еще знаешь что? Очень хочется есть.
И в ту же секунду, как она высказывает свое желание вслух, в проходе появляется стюардесса с тележкой, уставленной пластиковыми контейнерами с едой.
— Офигеть, — в очередной раз говорит Антон, причем это относится в первую очередь к тому, что она называет свои авантюры «проектами».
— Скажи, пожалуйста, что ты хотела бы съесть на ужин? — Он вытирает руки о тряпку, уже и без того перепачканную краской.
— Не зна-аааю, — медленно говорит она и зевает.
— Что тебе приготовить?
— Ничего не нааа-ааадо… Я поем где-нибудь на улице… Ты рисуй, рисуй. — И она зевает опять.
Она живет здесь полгода. Он старше ее ровно на двадцать пять лет, и в последнее время она зевает постоянно — вне зависимости от того, сколько проспала ночью и сколько потом продремала днем. Ей всегда хочется спать и никогда не тянет просыпаться. Вот и сегодня она целый день лежит на диване с книжкой, то проваливаясь в сон, то пытаясь читать.
Когда-то она могла часами сидеть у него за спиной, наблюдая за тем, как расплывчатые пятна превращаются в узнаваемые силуэты, а затем — во вполне реалистичных людей, предметы и пейзажи. Как он это делает? Загадка. Сама она способна нарисовать только кривую елочку и домик с трубой, так как же у него получаются все эти удивительные образы? Беда в том, что через несколько недель образы перестают быть удивительными: он рисует только ее саму, белокурую женщину Тату. Он рисует ее маслом, акварелью и даже разноцветными мелками. На фоне цветов, сидящей в кресле, гуляющей в парке, расплывчатой, как на полотнах импрессионистов. Он рисует ее в виде женщины со звездами в волосах, в виде русалки с мокрым рыбьим хвостом.