— Александр, — так же тихо отвечает он, — Саша. А как ваше полное имя?
— Угадай, — говорит она и глубоко вдыхает дым кальяна.
Этот голос, этот дым и этот резкий переход на «ты» сливаются у него в голове в протяжный гул. Она прекрасно это понимает. И начиная с этой секунды он даже не вспоминает о том, что еще полчаса назад мог смотреть на нее, высокомерно приподнимая левую бровь. Ее очарование спускается на него как волна, как кокон из тончайших узорчатых нитей. А ее полное имя? Он может гадать сколько угодно, хоть до самого утра: у нее очень давно нет никакого другого имени, кроме этого — маленького, юркого и беспечного.
Она смотрит в его глаза так, что ему кажется, будто до этого вечера он ничего в жизни не видел по-настоящему.
— Куда тебя отвезти? — спрашивает он, прикидывая, каковы его шансы услышать именно тот ответ, на который он рассчитывает.
— Это сложный вопрос, — нараспев отвечает она, и, собственно, это практически тот ответ, на который он надеется, — я не могу вернуться домой.
— Почему?
— Долгая история.
Он задумывается всего на несколько секунд.
— Я могу отвезти тебя к себе. Моей жены еще две недели не будет дома.
Она не сомневается даже для вида. Когда они выходят из клуба, на улице темно и промозгло, и от холода она сжимается в машине в комок. По дороге к нему домой они снова проезжают район телецентра. Уже очень поздно, и почти все окна в домах давно погасли, только некоторые светятся редкими желтыми глазками. За одним из ярких окошек Антон как раз заканчивает переводить с немецкого последнюю страницу длинной и запутанной главы детектива и выключает компьютер. А потом стоит у окна и смотрит на размытые огоньки машин, проносящихся мимо в зимнюю слякоть. Он думает о том, что, если бы сейчас рядом с ним была женщина — его женщина, он отдал бы ей все свое тепло, каплю за каплей. Но Тата, разумеется, этого не знает.
У мужчины с обручальным кольцом она проводит ровно десять дней. Он проваливается в эти дни с головой, не думая о будущем и не беспокоясь о последствиях. Она позволяет согревать себя, кормить и баловать. Она не спрашивает его ни о чем и отказывается отвечать на вопросы, и вся ее жизнь до него (точно так же, как и жизнь после) остается тайной за семью печатями. Но по мере того, как заграничная командировка жены подходит к концу, Тата замечает, что он нервничает все больше и больше. На восьмой день он спрашивает, где, собственно, она живет. На девятый два раза интересуется тем, работает ли где-нибудь, и несколько раз пытается расспрашивать о ее занятиях. На десятый день она дожидается, пока он уснет, и медленно поднимается с кровати. Не спеша принимает душ, одевается, прихватив из шкафа нижнее белье его жены — размер почти тот же. Берет с полочки его портмоне и вместительную женскую сумку и выходит за дверь. Какая все-таки глупость, какая прямо-таки по-женски бестолковая непредусмотрительность: держать банковский листок с пин-кодом кредитки в ящике стола рядом с презервативами.
Она пешком доходит до ближайшего банкомата. Лимит — десять тысяч в сутки. Если повезет, рано утром она сумеет снять еще столько же до того, как он проснется. И почему-то она уверена, что об этой пропаже он никогда никому не будет рассказывать. Вот только послушать бы, что он будет врать жене про украденные трусы.
2
Тата выжидающе смотрит на Антона, но он еще некоторое время молчит. Причем ему кажется, что молчит он целую вечность. Разумеется, задавая вопрос, рассчитываешь на определенную откровенность. Но на такую?! Что теперь с этим делать? И как, скажите на милость, после этого себя вести? Бестолковая девица. Он злится на нее, и на себя, и на этот дурацкий самолет, в котором от нее некуда спрятаться. Совершенно бестолковая. Он смотрит в сторону. Стюардесса везет по проходу тележку с напитками.
Антон не глядя берет два пластиковых стаканчика с соком, апельсиновым для себя и томатным для Таты. Пьет, не чувствуя вкуса. Как на это реагировать? Ну что за придурок!
— Н-да-аааааа, — тихо мямлит он, глядя в пол.
— Если после этого ты захочешь переложить кошелек подальше, я не обижусь.
Он вздрагивает и поднимает глаза: она смеется. Вот тогда-то он и понимает, что влип. Окончательно и бесповоротно. Он комкает свой стаканчик и снова глотает из бутылки — два раза подряд.
— Значит, вот так взяла его деньги и ушла?