— Вот так, взяла и ушла, — беззаботно отзывается она. — Но знаешь, я уверена, что того, что тебе не предназначено, взять нельзя.

— Как это?

— Вот так: могло бы оказаться, что банкомат не работает, а пока я нашла бы другой, он уже проснулся бы и заблокировал карточку. Или на счету не оказалось бы денег. Или меня ограбили бы по дороге… Или еще что угодно. Невозможно взять чужое. А то, что ты можешь взять, — твое.

Произнося эти слова, она улыбается так искренне и открыто, как будто рассказывает о дне рождения бабушки. Он пытается переварить услышанное, но ее глаза, до абсурдного ясные и голубые, смотрят на него, не отрываясь, заслоняя весь мир вокруг.

— Да ты что, так нельзя!

— Можно, — говорит она, залпом выпивает свой сок и тоже с хрустом ломает стаканчик, — в этом мире можно все. К тому же, сняв со счета какие-то двадцать штук, я преподнесла ему бесценный подарок.

— Какой же?

— Сюрприз. Ведь он уже сто лет назад перестал удивляться и сам себя уверил, что неожиданностей не бывает. И тут такое! Да после этого он еще поверит в чудеса! А лет через двадцать, сидя где-нибудь на вилле в Ницце и перебирая в уме всю свою правильную и прибыльную жизнь, первое, что он вспомнит, — это я.

— Да уж, если бы у меня сперли двадцать тысяч, я бы это тоже запомнил.

— При чем здесь деньги? Я заново научила его удивляться, а он уже и забыл, что умеет это делать. Может, хотя бы после этого он будет счастлив. По крайней мере, мне бы очень этого хотелось, — мечтательно выговаривает Тата.

— Офигеть, — это единственное, что ему удается произнести.

А она откидывается в кресле и увлеченно изучает в иллюминаторе ярко-синее небо и до смешного белые облака внизу. Он пытается придумать на все это достойный ответ, но мысли путаются, а женщина рядом кажется настолько притягательной и далекой, что перехватывает дыхание.

— Ты что же, всегда так делаешь?

— Как? — Она улыбается все так же искренне и наивно.

— Пудришь мозги мужикам, а потом их кидаешь? Это и есть твое главное развлечение?

Она укоризненно качает головой и, сознавая абсурдность этого разговора, Антон почему-то чувствует себя так, как будто только что сказал откровенную глупость, причем обидную.

— Неужели ты не понимаешь? Я никого не кидаю, нет! Я помогаю людям взглянуть на свою жизнь другими глазами. А если для этого приходится обвести их вокруг пальца, что ж… Подумай сам, не могу же я подойти к первому встречному и сказать: «Вы живете неправильно, от этого вам плохо, давайте по-другому!» Приходится каждый раз изобретать что-нибудь подходящее.

— Как же ты это делаешь?

— По-разному, — улыбается она, и Антон отчетливо понимает, что набор ее уловок может оказаться гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. — У некоторых я беру за это деньги, мне ведь тоже надо на что-то жить… У каждого свое дело в жизни, и мало кто может сказать, что приносит пользу другим.

— А ты, значит, можешь? — язвительно осведомляется Антон и снова получает от нее взгляд, полный осуждения, — так скажи, пожалуйста, у тебя-то что за дело в жизни?