И вот теперь… Вир один из них.

– Дурачок, – ласково сказала ему Шилна.

– Но очень милый. Он не убил их. Может выйти толк, – произнесла Юзель. – В нем не ошиблись.

– Хватит сверлить мои мозги! – попросил Вир, чувствуя, как ноет в висках. – Хватит говорить разными голосами! Их нет. Есть лишь татуировка на моей спине. Я что?! Обречен слышать их всю жизнь?

– Нет, – хмыкнул Эоген. Реже него говорила только Катрин. – Лишь пока ты учишься. Пока не поймешь, как пользоваться тем, что тебе дано. Пока не станешь тем, кем предназначено стать.

– Я не хочу быть сойкой! Нэ не хотела, и я тоже не желаю.

– Дурачок, – почти пропела Шилна, и в ее голосе слышалась озорная улыбка. – Твой дар не извращен. Не быть тебе сойкой, даже если ты постараешься. Станешь таким, как мы. Одним из нас.

– Таувином? – нахмурился Вир.

Дружный смех множества стал ему ответом. Он вздохнул, прося Шестерых дать ему терпения. И не сойти с ума от творящегося вокруг. А еще не совершить какую-нибудь глупость.

– Нэ сказала, что с тобой надо подружиться. Значит, это оно самое? Мы друзья?

– Тебе решать, – вновь произнес Эоген. – Наберись смелости и ответь.

Вир стянул через голову рубаху, повернулся к зеркалу спиной и поднял к глазам второе, чтобы увидеть татуировку у себя на лопатке.

На сучковатой изогнутой коряге, покрытой ярко-зеленым не то мхом, не то лишайником, сидел знакомый светлячок.

Но со времени Пубира кое-что изменилось.

Светлячок мягко сиял теплым, едва заметным светом. Он мерцал, словно маленькая звездочка.

А вместе с ним мерцали и десять новых светляков, расположившихся в разных частях рисунка, который уже занимал гораздо больше места на коже, чем это было раньше.

– Одиннадцать, – изумленно произнес Вир и взлохматил непослушные волосы на голове, запустив в них пятерню. – Одиннадцать!

Нэ была права. «Букашка» все-таки пригласила своих друзей.