Снова и снова евреев подталкивали на какой-нибудь отчаянный поступок их соотечественники-христиане, а затем, когда они, побелев от ярости, обрушивались на своих угнетателей, их называли “предателями” и “неблагодарными негодяями” и подвергали дальнейшим унижениям и ограничениям. Но эти ограничения имели только один результат. Они увеличили число недовольных евреев, превратили остальных в нервных развалин и в целом превратили гетто в ужасное пристанище неудовлетворенных амбиций и сдерживаемой ненависти.

Спиноза, поскольку он родился в Амстердаме, избежал нищеты, которая была неотъемлемым правом большинства его родственников. Первым делом он пошел в школу при своей синагоге (уместно названную “Древо жизни”) и, как только научился спрягать еврейские глаголы, был отправлен к ученому доктору Франциску Аппиниусу ван ден Энде, который должен был обучить его латыни и естественным наукам.

Доктор Францискус, как следует из его имени, был католиком по происхождению. Ходили слухи, что он был выпускником Лувенского университета, и если верить самым информированным дьяконам города, он действительно был переодетым иезуитом и очень опасным человеком. Однако это была полная чушь. Ван ден Энде в юности действительно провел несколько лет в католической семинарии. Но его душа была не в служении, и он покинул свой родной город Антверпен, уехал в Амстердам и там открыл собственную частную школу.

У него было такое потрясающее чутье в выборе методов, которые заставили бы его учеников полюбить уроки классической музыки, что, не обращая внимания на папистское прошлое этого человека, кальвинистские Амстердамские бюргеры охотно доверяли ему своих детей и очень гордились тем фактом, что ученики его школы неизменно превосходили по показателям и склонностям маленьких мальчиков из всех других местных академий.

Ван ден Энде учил маленького Баруха латыни, но, будучи восторженным последователем всех последних открытий в области науки и большим поклонником Джордано Бруно, он, несомненно, научил мальчика нескольким вещам, о которых, как правило, не упоминалось в ортодоксальной еврейской семье.

Ибо юный Спиноза, вопреки обычаям того времени, не жил вместе с другими мальчиками, а жил дома. И он так поразил свою семью своей глубокой ученостью, что все родственники с гордостью указывали на него как на маленького профессора и щедро снабжали его карманными деньгами. Он не тратил их на табак. Он использовал их для покупки книг по философии.

Один автор особенно очаровал его.

Это был Декарт.

Рене Декарт был французским дворянином, родившимся в том регионе между Туром и Пуатье, где за тысячу лет до этого дед Карла Великого остановил мусульманское завоевание Европы. Еще до того, как ему исполнилось десять лет, его отправили на обучение к иезуитам, и он провел следующее десятилетие, доставляя себе неприятности. Потому что у этого мальчика был свой собственный разум, и он ничего не принимал без того, чтобы ему “не показали”. Иезуиты, вероятно, единственные люди в мире, которые знают, как обращаться с такими трудными детьми, и которые могут успешно обучать их, не ломая их дух. Доказательство полезности образовательного пудинга заключается в том, что его едят. Если бы наши современные педагоги изучали методы брата Лойолы, у нас могло бы быть несколько собственных Декартов.

Когда ему было двадцать лет, Рене поступил на военную службу и отправился в Нидерланды, где Морис Нассауский настолько усовершенствовал свою военную систему, что его армия стала аспирантурой для всех амбициозных молодых людей, которые надеялись стать генералами. Визит Декарта в штаб-квартиру принца Нассау, возможно был несколько нерегулярным. Верный католик, идущий на службу к протестантскому вождю! Это звучит как государственная измена. Но Декарта интересовали проблемы математики и артиллерии, но не религии или политики. Поэтому, как только Голландия заключила перемирие с Испанией, он подал в отставку, отправился в Мюнхен и некоторое время сражался под знаменами католического герцога Баварии.

Но эта кампания длилась недолго. Единственное сколько-нибудь серьезное сражение, которое тогда еще продолжалось, было близ Ла-Рошели, города, который гугеноты защищали от Ришелье. И вот Декарт вернулся во Францию, чтобы научиться благородному искусству осадного дела. Но лагерная жизнь начинала ему надоедать. Он решил отказаться от военной карьеры и посвятить себя философии и науке.

У него был свой небольшой доход. У него не было никакого желания жениться. Его желаний было немного. Он ожидал спокойной и счастливой жизни, и она у него была.

Почему он выбрал Голландию в качестве места жительства, я не знаю. Но это была страна, полная типографий, издательств и книжных магазинов, и до тех пор, пока кто-то открыто не нападал на устоявшуюся форму правления или религию, существующий закон о цензуре оставался мертвой буквой. Более того, поскольку он так и не выучил ни единого слова на языке своей приемной страны (трюк, не сложный для истинного француза), Декарт смог избежать нежелательной компании и бесполезных разговоров и мог посвящать все свое время (около двадцати часов в день) своей собственной работе.

Это может показаться скучным существованием для человека, который был солдатом. Но у Декарта была цель в жизни, и, похоже, он был вполне доволен своим добровольным изгнанием. В течение многих лет он убедился, что мир все еще погружен в глубокий мрак бездонного невежества; что то, что тогда называлось наукой, не имело даже отдаленного сходства с истинной наукой, и что никакой общий прогресс не будет возможен, пока вся древняя система заблуждений и лжи не будет прежде всего разрушена до основания. Это не маленький заказ. Декарт, однако, обладал бесконечным терпением, и в возрасте тридцати лет он приступил к работе, чтобы дать нам совершенно новую систему философии. Увлекшись своей задачей, он добавил геометрию, астрономию и физику к своей первоначальной программе и выполнил свою задачу с такой благородной беспристрастностью ума, что католики осудили его как кальвиниста, а кальвинисты прокляли его как атеиста.

Этот шум, если когда-либо и доносился до него, нисколько его не беспокоил. Он спокойно продолжил свои исследования и мирно скончался в городе Стокгольме, куда отправился, чтобы поговорить о философии с королевой Швеции. Среди людей семнадцатого века картезианство (название, под которым стала известна его философия) произвело не меньший ажиотаж, чем дарвинизм среди современников королевы Виктории. Быть картезианцем в 1680 году означало что-то ужасное, что-то почти неприличное. Оно объявляло человека врагом установленного общественного порядка, социнианцем, низким человеком, который по собственному признанию отделил себя от общества своих респектабельных соседей. Это не помешало большинству интеллигентных классов принять картезианство так же легко и охотно, как наши деды приняли дарвинизм. Но среди ортодоксальных евреев Амстердама такие темы никогда даже не упоминались. Картезианство не упоминалось ни в Талмуде, ни в Торе. Следовательно, его не существовало. И когда стало очевидно, что оно все равно существовало в сознании некоего Баруха де Спинозы, было предрешено, что упомянутый Барух де Спиноза сам прекратит это существование, как только власти синагоги смогут расследовать это дело и принять официальные меры.

Амстердамская синагога в тот момент переживала серьезный кризис. Когда маленькому Баруху было пятнадцать лет, другой португальский изгнанник по имени Уриэль Акоста прибыл в Амстердам, отрекся от католицизма, который он принял под угрозой смерти, и вернулся к вере своих отцов. Но этот парень, Акоста, не был обычным евреем. Он был джентльменом, привыкшим носить перо в шляпе и шпагу на боку. Для него высокомерие голландских раввинов, воспитанных в немецких и польских учебных заведениях, стало самым неприятным сюрпризом, и он был слишком горд и слишком равнодушен, чтобы скрывать свое мнение.

В таком маленьком сообществе, как это, такое открытое неповиновение не могло быть терпимо. Последовала ожесточенная борьба. С одной стороны, одинокий мечтатель, наполовину пророк, наполовину идальго. С другой стороны – безжалостные блюстители закона.

Это закончилось трагедией.

Во-первых, местная полиция донесла на Акосту как на автора неких богохульных брошюр, отрицавших бессмертие души. Из-за этого у него возникли неприятности с кальвинистскими священниками. Но дело было улажено, и обвинение было снято. После этого синагога отлучила упрямого мятежника от церкви и лишила его средств к существованию.

В течение нескольких месяцев после этого бедняга скитался по улицам Амстердама, пока нужда и одиночество не заставили его вернуться к своим прихожанам. Но он не был вновь принят до тех пор, пока прежде всего публично не извинился за свое дурное поведение, а затем не подвергся порке и пинкам со стороны всех членов общины. Эти унижения вывели его из равновесия. Он купил пистолет и вышиб себе мозги.