– Молчи… – слышит она перед тем, как снова провалиться в темноту.

Нет, не только это. Еще она слышит стук. Громкий стук, словно в окно бьется ветка. Или птица. Или нежить…

Как она уснула?! Ведь зарекалась, пила кофе литрами, чтобы не уснуть, чтобы ничего не пропустить и никого не впустить, а вот… уснула. Кажется, только прилегла на кровати рядом с Темкой, чтобы почитать ему сказку, кажется, только перевернула страницу, и вот уже нет никакой доброй сказки, остались одни лишь ужасы, о которых детям рассказывать никак нельзя.

– Тема? – Еще не открыв глаза, она пошарила рядом с собой. В пустоте… – Темка!!!

Он стоял перед окном, прижавшись обеими ладошками к стеклу. Как тогда, в салоне машины Чернова. От сердца отлегло: он хотя бы дома.

Нина осторожно спустила ноги на пол. По босым ступням тут же потянуло холодом. Наручные часы показывали полночь.

– Темочка, иди сюда, – позвала Нина уже шепотом, боясь напугать сына. Наверное, она его уже и так испугала своим воплем. – Тема?..

Ее маленький сын стоял не шелохнувшись. Кажется, он ее даже не слышал. Что-то там, за окном, привлекало его внимание куда сильнее. Ноги словно налились свинцом. Или водой, темной озерной водой. Нине даже казалось, что вода булькает и плещется в них при каждом шаге, а позади остаются мокрые следы. Почти такие же, как в том страшном сне. Только не от охотничьих сапог, а от босых ступней. Она не стала оборачиваться, не позволила себе ни на мгновение отвлечься от сына. Она здесь для того, чтобы его защитить. Любой ценой. От кого угодно.

Та, от кого требовалось защищать Тему, стояла по ту сторону окна, прижимала к стеклу узкие ладони с длинными музыкальными пальцами, прижималась щекой и ухом, словно пыталась услышать, что происходит в доме. Взгляд ее темных глаз был отрешенный, словно это она, а не Нина только что пробудилась после глубокого сна. Вот только это был не сон…

Девушка-гитаристка, та самая, которую убил зверь, та самая, тело которой так и не нашли. Тело не нашли, потому что она… ушла. Или, вернее сказать, уплыла? Ее одежда была насквозь мокрой, а с длинных волос на пол террасы стекали струйки озерной воды.

– Она просит ее впустить. – От тихого Темкиного шепота Нина едва не завизжала. Или не от голоса, а от неожиданности. Хотя что может быть более неожиданным, чем полуночный визит утопленницы?

– Не надо. – Нина положила ладони на Темкины плечи, сжала, не сильно, но крепко, готовая в любой момент оттянуть его от окна. Если эта… если это существо попробует войти. – Не надо ее впускать, сынок.

– Ей холодно и страшно, мама. Там же совсем темно.

Нине тоже было холодно и страшно. Темная вода словно вышла из берегов и затопила все вокруг мутным ужасом, который сейчас медленно просачивался в их дом. В их надежно запечатанный Шипичихой дом. Или не так уж и надежно?

– Она потеряла свою гитару и теперь не может играть.

Она потеряла гитару и не может играть, зато она может петь. Песня, слов которой не разобрать, которая звучит словно бы прямо у тебя в голове и которая не исчезнет, даже если заткнуть уши.

– Впусти меня. – Теперь утопленница смотрела не на Тему, теперь она смотрела прямо Нине в глаза. – Пусти меня погреться.

– Тема, иди в постель. – Нина очень старалась, чтобы голос ее звучал буднично. Тема не знает, кто там за окном. Не понимает, что это за существо. Нина тоже до конца не понимает, но в памяти уже всплывает рассказ Якова про русалок.

– Такой хороший мальчик. Такой добрый мальчик… – Существо высунуло длинный, противоестественно длинный язык и лизнуло стекло. Нину замутило, она почти силой оттащила упирающегося Темку обратно к кровати. – Сиди здесь, – велела строго. А как еще она могла поступить, чтобы его не напугать?

– Но тетя…