– Мы?! Втроем?! Да, мы собирались вместе играть на сцене, но теперь это в прошлом.

– Ты уверена?

– Конечно.

– Так почему ты сегодня не дала мне поговорить с моим мужем?

Она улыбнулась:

– Это я с ним разговаривала. Ты влезла в наш разговор, разумеется, с моего позволения – я сама отдала тебе трубку.

Я почувствовала, как начинают пылать мои щеки.

– Не переворачивай все с ног на голову! Кроме того, у меня такое впечатление, что я появилась тут не по собственной воле, как будто ты каким-то образом меня сюда вытянула.

Она покачала головой, все с той же триумфальной усмешкой на лице:

– Не я тебя сюда вытянула, это сделала судьба, а она нетороплива, да справедлива…

«Кажется, так говорят о Боге», – промелькнуло у меня в голове.

– Долго я этого ждала, годы. Когда он не приходил домой ночевать или пропадал на несколько дней, я знала, что поехал в Краков к своей любовнице, все это знали, и там, и тут. А потом он мне заявил, что влюбился и переезжает к своей любимой.

– Ко мне, – тихо сказала я.

– К тебе, к тебе. Но я уже тебе сказала, ты дала мне больше, чем отняла. А вот теперь вернула остальное….

– Но теперь ты у меня кое-что отняла! – резко бросила я.

– Его? Он примет тебя в любой момент. И потому, что любит, и потому, что скандал ему сейчас ни к чему. Ты ведь слышала, его собираются назначить ректором. Мы с тобой тоже продвигаемся по карьерной лестнице, я – как бывшая жена, ты – как настоящая: теперь будешь госпожой ректоршей.

Мои нервы были на пределе, я вся тряслась и чувствовала, как слезы подступают к глазам.

– Я тебя прошу, останься у меня до утра, – сказала вдруг она. – Подари мне эту ночь, это будет ночь моего триумфа.

Я смотрела на ее лицо, знакомое уже до мельчайшей черточки: столько раз я в него вглядывалась, пытаясь по его выражению прочитать приговор, благоприятный для меня или нет. Все зависело от того, о чем она собиралась судить – о моем существовании в театре или же о моей личной жизни, а может быть, и о том, и о другом. Теперь пришла ее очередь следить за моим выражением лица. Я заметила ее припухшие веки и складочки вокруг глаз, сейчас она казалась старше своего возраста. Мне так не хотелось обижать ее, но, несмотря на это, я накинула плащ и взяла так и не распакованный чемодан. Когда спускалась по ступенькам крыльца ее дома, мне вдруг пришло в голову: «Вот и все, огни рампы на сцене погасли».

Зигмунд не спал, услышав скрежет ключа в замочной скважине, подошел к двери. Он сам мне ее открыл.